Может быть — завтра
Шрифт:
ПРОЛОГ
Война между Англией и САСШ, призрак, которой появился на горизонте раньше, чем высохли чернила Версальского договора,
Уже с первых дней войны все видели, что борьба не ограничится только Америкой и Англией.
Экономические интересы капиталистического мира слишком тесно переплелись, чтобы в борьбу, вспыхнувшую между двумя гигантами, не тянулись другие державы. Коварный § 17 устава Лиги наций, обязывавший участников Лиги выступать против нарушителя мира, можно было толковать как угодно, а наступление американского капитала на рынки Европы уже давно било по интересам не только одной Англии.
В ответ на потопление своих судов американскими аэромаринами, блокировавшими английские берега, Франция первая объявила мобилизацию для защиты «свободы морей»… Другие государства так же спешно готовились, чтобы не упустить момента и вовремя выгоднее бросить меч на весы истории при наступающей дележке мира….
И, зная неизбежность войны, готовясь к ней, правительства Европы все-таки боялись сказать последнее решительное слово. Конечно, одной из важнейших причин этой нерешительности была боязнь собственного народа, боязнь масс, которые надо было вооружить, прежде чем бросить в бойню… На взрыв патриотизма, подобного июльским дням четырнадцатого года, теперь рассчитывать не приходилось. Пролетарии не забыли уроков мировой войны, проведенной на их плечах. Теперь уже трудно было науськать друг на друга людей в одинаково засаленных блузах только из-за того, что они произносили одинаково им понятное слово «голод» на разных языках.
Пролетарии всех стран понимали, что драться друг с другом им не из-за чего. Тем более, что там, позади, стоял Советский Союз, не вступивший в войну и не желавший участвовать в этой бойне.
И рабочие Запада понимали это. Понимали, почему русские рабочие имеют право оставаться за мирным трудом, когда они должны умирать во имя далеких им интересов.
Никогда мобилизации не проходили так неспокойно…
Целые полки призванных в казармы бросали оружие и выходили на улицы с лозунгами:
«Мы не хотим умирать».
«Нас не интересуют цели войны».
«Дайте нам возможность мирно работать, как рабочие России».
А в Тулоне, этом традиционном городе волнений, моряки и рабочие вышли на улицу с откровенными возгласами: «Да здравствует Французская социалистическая республика».
Три дня захватившие город рабочие и моряки отбивали войска правительства. Немецкий Стальной шлем и, итальянские фашисты потребовали срочного подавления беспорядков, опасных для их стран, предлагая выслать вооруженные отряды на помощь. Эмигрантский Союз белых армий и казачества объявил запись добровольцев для борьбы с мятежниками.
Но прибегать к их помощи не пришлось. Мятеж был раздавлен…
Французская буржуазия великолепно понимала, что вступать в войну с такими массами — это помогать революции. Но не воевать, добровольно вычеркнуть себя из списка будущих хозяев мира —
Интервенция, назначенная на 1930 г. и подготовляемая французским штабом извне и вредителями изнутри, сорвалась и была отложена на неопределенное время.
И теперь это время пришло.
Все возраставшие в связи с войной волнения масс, согнанных на бойню, требовали спешить доплетать нити давних интриг с удесятеренной энергией. Богатая добыча в случае удачи: довоенные долги, уголь и нефть, рынки сбыта, запасы сырья, — заставляли не жалеть золота для успеха выгодного дела.
Ненависть и золото подготовляли новую главу истории и в сетях хитрых интриг вытягивали на политическую арену людей, давно сданных в архив прошлого.
ЧАСТЬ I. ПАРИЖ — ВАРШАВА
Довольно потрепанный дешевый такси только что высадил седоков у входа в одно из бесчисленных кафе, сверкающих огнями вдоль Больших бульваров Парижа.
Шофер, пожилой, седеющий, почти старик, не успевает еще получить денег, как новые пассажиры, хорошо одетый молодой человек с подмазанной женщиной, подходят к машине.
— За город, — бросает молодой человек, привычным жестом берясь за ручку дверцы.
Для шофера парижского такси, которому обычно часами приходится ждать седока, — это большая удача, да еще за город, по повышенному тарифу. Но странный шофер резко захлопывает дверцу перед носом женщины и грубо бросает:
— Не поеду, занят.
— Не поеду, занят…
Удивленная парочка не успевает даже обидеться. Только уловив знакомый, приевшийся всем на парижских улицах акцент, молодой человек успевает сказать:
— Не удивляйся, Марго. Это ж русский.
Но шофер не удостаивает его ответом, нажимает педаль и, обдав облаком бензинной гари, скрывается за углом.
Такси едет очень долго. Он пересекает весь центр блестящего Парижа, переезжает по мосту темные воды Сены и углубляется в узкие переулки предместий. Здесь, около одного старого облупленного дома, машина останавливается и гудит рожком. Почти тотчас же хрипит дверь и на улицу выходят три человека. Уличный фонарь освещает их фигуры, одетые в пальто, обычные для мелких служащих.
— Наконец-то, а мы думали, что вы уже не заедете, — говорит один из подошедших.
— Извиняюсь, господин полковник, — отвечает шофер. — Опоздание на десять минут из-за пассажира. Очень жалею, что заставил вас ждать.
— Ничего, — успокаивающе отвечает подошедший, — вы нас не задержали. Его сиятельство тоже опоздал.
— Да, — отвечает из темноты чей-то слегка заикающийся голос. — Хозяин задержал в магазине. Заставил подсчитывать пирожные, чтобы их не съел ночью сторож.
— Ну, а в общем хорошо, что вы заехали, — говорит первый, — а то все-таки неудобно на такое важное совещание приехать в метро.