Может, нет

Гувер Колин

Бриджитт, как всегда в своем стиле, промолчала. Но я знаю, ее нежелание ответить показывает, что я прав, и она согласна.

Она дышит намного тяжелей, чем несколько минут назад. Я почти уверен, что и я тоже, потому что у меня такое чувство, будто мои легкие отказываются вбирать воздух. Как бы я не старался, я не могу вздохнуть, потому что необходимость в ее поцелуе поглотила меня. Мне нужен ее воздух.

Накрыв ее губы своими, я собственнически целую ее. Я даже и не знал, что во мне есть такая черта. Я так отчаянно целую ее, забывая,

что до сих пор зол на нее. Мой язык вторгся в ее рот, и она приняла его, отдавая мне свой отчаянный поцелуй, она держит меня за лицо, притягивая меня ближе. Возможно, это самый лучший наш поцелуй, потому что это первый поцелуй, за которым действительно спрятаны настоящие чувства.

Несмотря на то, что это самый лучший поцелуй, он еще и один из самых быстрых. Она оттолкнула меня. Спрыгнув с моей кровати, она выбежала из комнаты и исчезла с поля моего зрения, и дверь ванной с шумом закрылась за ней. Перевернувшись на спину, я перевел взгляд в потолок.

Она запуталась. Разочарована. Чертовски непредсказуема.

В ней нет ничего, что я когда-либо хотел видеть в девушке. Но именно это мне нужно.

Услышав, как в душе включилась вода, я быстро спрыгнул с кровати и направился в ванную. Мое сердце немного сжалось, когда ручка повернулась, и я понял, что она не заперлась. Знаю, это знак того, что она хочет, чтобы я последовал за ней. Но что она ждет по-прежнему загадка для меня. Она хочет, чтобы я взял ее около двери душевой? Хочет, чтобы я извинился перед ней? Хочет поговорить?

Когда дело касается Бриджитт, я не знаю, чего ожидать. Никогда не знаю. Поэтому, я поступлю как обычно, я лишь надеюсь, что она подскажет мне, что ей нужно. Зайдя в ванную, я взял полотенце, чтобы вытереть чертов крем с волос. Я постарался полностью вытереть голову, а потом опрокинул крышку туалета и сел, слушая в тишине, как она моется. Она знает, что я здесь, но ничего не говорит. Я бы даже выслушал ее оскорбления, если бы это означало, что она скажет хоть что-то, что облегчит молчание.

Я наклонился вперед и обхватил колени.

– Бриджитт, ты испугалась?

Я знаю, она меня слушает, но, тем не менее, она не ответила. Значит, да.

Опустив голову, я пытаюсь сохранить спокойствие. Это ее отношение. Она не знает как вести себя по-другому. Так или иначе, в свои двадцать два года она так и не узнала, что значит любить или общаться на самом деле. Это нее ее вина.

– Ты когда-нибудь влюблялась?

Это слегка личный вопрос. Я не спрашиваю, могла ли она влюбиться в меня специально, хотя, кажется, вопрос ее не злит.

За душевой шторкой я услышал глубокий вздох.

– Думаю, нужно быть любимой, чтобы знать, как любить, - тихо сказала она. – Поэтому, думаю, что нет.

Я вздрогнул от ее ответа. Как грустно. Я не ожидал этого.

– Бриджитт, ты не можешь в серьез верить в это.

Повисла тишина. Она не ответила.

– Твоя мама любит тебя.

– Моя мать отдала меня бабушке, когда мне было шесть месяцев.

– Я уверен, бабушка любит тебя.

Послышался сдавленный и грустный смешок.

– Уверена, что так и есть, но не достаточно одного года. После ее смерти

я жила с тетей, которая из кожи вон лезла, чтобы показать всю нелюбовь ко мне. Хотя мой дядя сделал это. Только во всех неправильных проявлениях.

Закрыв глаза, я позволил этим словам окутать меня. Бреннан не шутил, когда сказал, что у нее была тяжелая жизнь. Она так небрежно об этом говорит, будто приняла такую жизнь и ничего нельзя изменить. Смесь гнева и грусти переполняет меня.

– Бриджитт…

– Уоррен, не беспокойся. Я борюсь с жизнью единственным известным мне способом. Мне это помогает, и я не нуждаюсь в тебе или в ком-то другом, кто хочет попытаться понять и излечить меня. Я принимаю себя такой, какая я есть.

Я стиснул зубы, не позволяя себе высказать совет. Да и с другой стороны, я не знал, что и сказать. После ее откровения, я ужасно себя чувствую и не в силах спросить её еще о чем-нибудь, но все же я не уверен, когда снова увижу ее с этой стороны. Бриджитт никогда так просто не открывается, и сейчас я знаю почему. Кажется, ей некому было открыться и, должно быть, для нее это в первый раз.

– Что насчет твоей сестры?

Бриджитт вздохнула.

– Она не родная. Мы сводные сестры и нас даже воспитывали в разных семьях.

Я должен прекратить расспрашивать её. Знаю, должен, но не могу. Мысль о том, что, возможно, она никогда не слышала и никому не говорила «я люблю тебя» задела меня сильней, чем я мог себе представить.

– Уверен, в прошлом у тебя были парни, которые тебя любили.

Она грустно усмехнулась, а потом, с еще большей печалью вздохнула.

– Если ты всю ночь планируешь задавать подобные вопросы, то я бы предпочла, чтобы ты просто трахнул меня.

Я прикрыл рот рукой, воспринимая ее слова, как удар ножа в сердце. Она не может быть сломлена. Никто не может быть одинок, ведь правда?

– Бриджитт, ты кого-нибудь любила?

Тишина. Тишина длилась до тех пора, пока ее голос не разбил ее, словно стекло.

– Тяжело влюбляться в мудаков, Уоррен.

Это слова девушки, на которую я так часто злюсь. Поднявшись на ноги, я отодвинул шторку. Бриджитт стояла под струей душа. Тушь стекала по ее лицу.

– Может быть, ты еще не встретила правильного мудака.

Сквозь слезы она засмеялась. Ее глаза были грустными, а улыбка признательной, и в первый раз она была полностью раздета. Словно она держит свою сердце для меня, умоляя меня не разбить его. Уверен, до меня она никому не показывала свою уязвимость. По крайне мере, ни одному мужчине.

Я шагнул в душ. Она шокировано смотрит на меня, пока моя одежда быстро намокает. Взяв в ладони ее лицо, я целую ее.

Я не целую ее быстро.

Я не целую ее настойчиво.

Я не целую ее грубо.

Я нежно касаюсь ее губ. Хочу, чтобы она почувствовала все то, что заслуживает, находясь в чьих-то руках. Она заслуживает чувствовать себя красивой. Заслуживает чувствовать свою значимость. Заслуживает чувствовать заботу. Заслуживает чувствовать к себе уважение. Заслуживает знать, что в мире есть по крайне мере один человек, который принимает ее такой, какая она есть.