Можно ли обижать мальчиков?
Шрифт:
Основным преимуществом школы была её пятиминутная доступность и большой спортивный стадион. Так что место для занятий бегом и другими физическими упражнениями я нашёл, не потратив на это никаких своих усилий. На нём как раз какой-то класс сдавал нормативы по прыжкам в длину с разбега. Сразу же бросилось в глаза ничтожное количество мальчиков и их совсем не богатырские кондиции на фоне соседствующих девчонок. Да уж! Одно дело читать об этом, и совсем другое увидеть воочию. Впрочем, и я сейчас ненамного отличаюсь от своих сверстников. Хотя уже и не такой хлюпик, каким увидел себя в зеркале месяц назад. Кое какие мышцы на моём теле стали уже прорисовываться.
Другим
И это ещё один сюрприз — приятный, в отличие от необходимости учиться ещё раз, преподнесённый мне мамой Машей. Всю неизбежность повторного полирования школьными штанами школьной же скамьи я и до этого отлично понимал, так что особой новостью это для меня не стало. Просто не ожидал нового знакомства так скоро.
Начало экскурсии по школьному музею прошло вполне предсказуемо, и ожидаемо скучно. Как и на многих подобных мероприятиях мне поведали, что школа вообще и музей в частности, кроме усвоения общеобразовательных программ, способствуют воспитанию у детей гражданственности, любви к Родине, бережному отношению к природе, формированию здорового образа жизни. По привычке эту вводную часть экскурсионной программы я полностью пропустил мимо ушей.
А вот сами музейные экспозиции меня заинтересовали. Одна из них под названием «От ВЧК до ДГБ» коротко рассказывала об истории служб государственной безопасности Руси и о выпускнике школы, чьим именем она названа, имевшем непосредственное отношение к такой службе. Другая была посвящена Пензенскому краю, его истории, культуре, и была представлена национальными костюмами и предметами домашней утвари местных жителей. Последняя, самая большая часть музея повествовала об истории школы, её достижениях и других знаменитых школьных выпускниках.
Выполнив взятые на себя обязанности экскурсовода, директор увела Марию Степановну, сославшись на необходимость уточнения каких-то моих данных. А меня, проявившего искреннюю заинтересованность экспонатами музея, оставили одного, попросив ничего руками не трогать. Что странно, так как по словам самой же директрисы музейные экспонаты постоянно используются в учебном процессе.
Согласно кивнув головой, я ещё раз прошёлся вдоль музейных стеллажей, рассматривая развешанные фотографии, читая их описания. И вдруг под россыпью старых и не очень школьных тетрадок я увидел зелёную обложку с маленьким мальчиком, пытающимся поднять тяжёлую металлическую гирю, своей ручкой достающую ему до колен. И словно наяву я увидел моего отца, протягивающего мне точно такие же зелёные тетрадки перед первой моей школьной линейкой. Не знаю, где папа их взял, но такие тетрадки были только у меня. И я ими страшно гордился. А последнюю чистую я берёг до самого конца школы. Она так и лежала в глубине письменного стола, как талисман, приносящий мне удачу в процессе учёбы, на контрольных и экзаменах.
Мои руки сами, не взирая на запрет, потянулись к увиденному кусочку моего прошлого. А перед глазами
Раскрыв тетрадку, я разочарованно увидел, что её клетчатые листы, несмотря на неподписанную обложку, обильно украшены синими каракулями корявого детского почерка. И только последний листок остался нетронутым математическими задачками с красными оценками под ними.
Закончив изучать таблицу умножения на обороте обложки, мои глаза преподнесли мне ещё один сюрприз. Они увидели, а живущие сами по себе руки сграбастали ещё одно напоминание о моих школьных годах. И этим напоминанием оказались чешские простые карандаши в оранжевой деревянной рубашке с золотой надписью «Koh-i-noor». Тоже немалая ценность для советского школьника. Помню, как пахли эти карандаши деревом и свежим лаком! Конечно же тот карандаш, который я держал на ладони таким запахом порадовать уже не мог. Ещё бы ему сто лет почти! Какой тут запах? Но я не удержался и всё-таки понюхал.
И в этот момент послышался звук открываемой двери и приближающиеся голоса директрисы и Марии Степановны. Моментально вспомнился проигнорированный запрет на прикасание руками к музейным экспонатам, находящимся сейчас у меня в руках. И, казалось бы, ну что в этом такого? Ну взял, ну посмотрел! Сейчас положу всё назад в целости и сохранности. Но, видимо, моё подростковое тело было не согласно с доводами более взрослого сознания.
Поднявшаяся неожиданно во мне паника привела к тому, что выскользнувший из пальцев карандаш упал на пол и укатился куда-то навстречу приближающимся женщинам. Бросившись его искать, я совсем забыл про зажатую в руке тетрадку. А когда нашёл было уже поздно — я просто не успевал вернуть всё на свои места. И, чтобы грозная директор не заметила моего нечаянного проступка, быстро упрятал и тетрадь, и карандаш за пояс брюк, прикрыв сверху своей рубашкой. Так я и вынес раритетные вещи из школьного музея. Впрочем, их там было много, так что мой поступок, за который мне до сих пор нестерпимо стыдно, так и остался никем не замеченным.
Что делать с тетрадкой и карандашом, куда их девать я не знал. Вернуть в музей? Так в него до нового учебного года мне не попасть. Выбросить — не поднимается рука. Использовать по назначению — чистый листок всего один. И вообще я не видел, чтобы кто-нибудь здесь использовал бумагу для записей. Все пользуются комами. Оставить дома? А вдруг обнаружит мама Маша? Возникнут всякие неприятные вопросы. Вот и таскался с ними каждый день. Даже бельтбэг пришлось купить хотя и не только для них. Но не держать же неприкаянные улики постоянно за пазухой?
А сегодня старая тетрадка нашла применение. И хотя обмотанную ею бутылку не удалось укрыть от посторонних глаз, но таскать с собой чужую, бесполезную вещь мне надоело.
Поболтав рукой и на слух оценив остаток муската, я повторил тост, сказанный капитаном и приложился к горлышку пока последняя капля вина не покинула бутылку. Слухомер у меня оказался не откалиброван, потому что выпить пришлось немного больше, чем мне показалось на слух. Пустая бутылка вместе с неудавшейся маскировкой отправилась в урну, а остатки сыра — в мой желудок.