Можно любить и лысых
Шрифт:
Мы трясем ее, льем на голову воду, щекочем, но все тщетно. И только после часа энергичных усилий она начинает, наконец, приходить в себя.
Когда Лора глядит на нас, ее тупой взгляд подтверждает первое впечатление, полученное ранее. Она зевает и со стоном втягивает воздух.
— Ну, полегчало, курочка? — спрашивает ее Берю, с явно недобрым намерением глядя на лежащую женщину.
Она что-то бормочет и затихает, снова прикрыв глаза. Очевидно, она получила такую дозу, которая оказалась сильнее колдовства феи Карабас из оперы “Спящая Красавица”.
Девица слегка качает головой,
Ее губы шевелятся, она пытается что-то сказать, но изо рта вылетают несвязанные между собой звуки.
— Говори громче, кукла! — приказывает Берю. Она сама хочет, но не может этого сделать. Ничего не остается, как приблизить свои уши ко рту говорящей. Мы даже не дышим.
— Что вы сказали, дорогая?
Еле слышимый голос шепчет.
— Что со мной?
— Небольшая порция снотворного, дурашка. Ты сама выпила, или тебе помогли?
— Не знаю…
— А ты видела свои лапки, зайка?
Лора глядит на свои руки. У нее тут же появляются силы, и она подскакивает на постели.
— Кровь! — кричит она вполне вразумительно. Она задирает вверх свои довольно большие руки, дрожит и теряет сознание”
— Слабая натура, — комментирует Берю. Мы снова приводам ее в себя. Берю находит на туалетном столике одеколон, и мы натираем ей виски.
— Мокрая курица! — решает Берю. — Черепаха! А еще притащилась на остров свободных женщин! Завоевывать свободу? Зачем? Они и так уже забрали все в свои руки, даже наши должности. Командуют направо и налево. Что у нас осталось? Только мужская гордость, — он ласково поглаживает низ своего живота, — Но тут, чтобы кричать: мы — феминистки! Они пользуются всякой резиной и пластиком. Давай-ка, я живо приведу в чувство эту птичку!
Он берет графин с водой и подносит его к “тусарику” девицы. Душ на низ живота заставляет ее открыть глаза.
— Ладно, хватит истерики! Приходи в себя и не распускай нюни. Нам надо поговорить серьезно.
Я резко отстраняю Берю, потому что меня кое-что заинтересовало.
— Что с тобой? — спрашивает мой помощник. Я показываю ему на место, где бедра Лоры соединяются вместе.
Вода намочила тонкую ткань рубашки, которая прилипла к телу, показывая все его изгибы. И то, что мы узрели, было весьма внушительным.
— Чертовщина! — кричит Берюрье. — Мужик! Надо согласиться, что в этой истории достаточно мистификаций и переодеваний.
Да, Лора оказалась не женщиной, а мужчиной, и не таким, как Элеонора, а самым настоящим. Его член — аппарат настоящего мужчины в расцвете лет. Он свеж и силен, с рыжей растительностью на груди и вокруг полового органа.
— Ну, так, милая барышня, — начинаю я — Ты что, нашла ЭТО в комоде своего дедушки, или заняла у приятеля?
Лора не отвечает.
Пинок Александра Бенуа придает ей силы и возвращает голос.
— Я все вам скажу”
— Так говори.
— Это каприз Вавы.
— Насчет чего?
— Привезти меня сюда. Но поскольку мужчинам запрещено здесь бывать…
Я сдираю с него парик. Он почти лыс. Увы, у него скверная мордашка блудливого ангелочка или преждевременно ощипанной индюшки. Он снова глядит на свои руки.
— А кто мне сделал это?
— Думай сам.
— Я не ранен? — спрашивает красавец,
— Мне условно кажется, что это — отсюда, — говорю я, срывая простыню, заменяющую для Валерии Бордо саван.
Человек оборачивается и все видит. Он зеленеет, как трава на весеннем пастбище, затем белеет, как то же пастбище после снегопада.
— Она умерла?
— Более чем.
— Ее убили?
— Видимо, если только не сама отпилила себе голову по неизвестной причине.
Тогда он, наконец, понимает наше к нему отношение. Он садится, держа руки на отлете и явно пугаясь крови, которой они измазаны.
— Это не я! Не я! Клянусь вам, не я!!!
Ударом в грудь (я практикуюсь в этом виде спорта) заставляю его успокоиться и замолчать.
— А кто тебя обвиняет, дырявая голова?
— Так вы не считаете, что это сделал я?
— А кто вы? Я ничего не считаю, я ищу.
— А кто вы?
— Комиссар Сан-Антонио, к вашим услугам. А теперь выкладывай все, что знаешь.
— Да, да, я все скажу. Что вы хотите знать?
— Как можно больше, парень! Все! Кто ты, чтобы начать с азов, потом о твоей связи с бедняжкой Вавой, и все остальное. Особенно остальное, понял?
— Клянусь, это сделал не я! Вава. Какой ужас! Закройте ее, месье, я не могу этого видеть. Да, да, я скажу все, но закройте ее, или я сойду с ума. У меня было к ней большое влечений. Мы знакомы уже больше года. Ну, разумеется, и все остальной. Мы бросались друг к другу, как тигры. Она была необыкновенной женщиной — у нее были такие гигантские потребности, ей всегда было мало. Меня зовут Песон [2] , Роберт Песон, 25 лет. Я мебельщик-обойщик в Пуасси, я никогда не делал ничего плохого, можете справиться. Живу в Булони, авеню Жорж Марше, 118, около почтового отделения, вместе с матерью. Она нянчит нескольких ребятишек, чтобы заработать на жизнь. Она слабенькая, моя старушка, но очень мужественная.
2
Песон — зяблик.
Я позволяю ему выговориться о своем доме и своей мамаше. Сейчас это ему очень нужно.
— Она воспитывала меня одна. Отец убежал с соседкой, когда я был еще в пеленках. Я никогда ее не огорчу. Верьте мне, месье.
— Я тебе верю.
Он поднимает ко мне свое лицо большого мальчика — упрямого, но не злого. Машинально я бормочу.
— Ты рано облысел. С чего бы это?
— Три года назад у меня был тиф, после чего выпали волосы, будто иголки с артишоков, да так и не выросли.
— Как ты познакомился с мадам Бордо?
— Случайно. На улице. Я возвращался вечером на мотоцикле через Марли. У нее случилась авария возле Сены. Ну, мы и познакомились.
“Сена, мамаша, Париж”. Что-то роднит меня с этим парнем, развязным, неуживчивым бродягой и шалуном.
Я мог стать таким же, если бы родился в более скромной обстановке, чем моя.
— Вы не разрешите мне помыть руки? Я больше не могу…
— Иди.
Он направляется к цинковому умывальнику. Его лицо свела судорога переживания.
— Как это могло случиться с моими руками?