Мрачные сказки
Шрифт:
Часть вторая
Фермерский дом
Тео
Мне нравится смотреть на ее голову, покоящуюся на подушке. Твердый белый овал с каскадом каштановых волос, низвергающимся по загорелым плечам. Когда она спит, я порой не узнаю ее. Она – незнакомка в постели рядом со мной. Дышит ровно и тихо, ее грудь расширяется, как птица, сдавленная клеткой. Она – редкая диковинка, существо вымирающего вида. Женщина, которой я не заслуживаю.
В открытое окно старого фермерского дома задувает летний ветерок; в отдалении
Калла пробуждается, на левой щеке появляется милая впадинка-ямочка; жемчужные глаза – кристально чистые в утреннем свете – навевают образы, связанные с океаном: искры света, мерцающие на перекатывающейся волнами поверхности воды. Я непроизвольно подгибаю пальцы на ногах, словно погружаю ступни во влажный песок. Увы, это ощущение я могу себе лишь представить…
– Ты опять не спал ночью? – спрашивает Калла, проводя рукой по моим волосам.
Она делает это с неторопливой нежностью жены, не способной услышать мысли, бренчащие в моей черепушке: идеи, которые я никогда бы не высказал вслух, картины мест за пределами Пасторали, которые я иногда себе воображаю.
– Я думал о зиме, о снеге, – отвечаю я.
Чуждая мне маленькая ложь. Но моей жене не нравится, когда я завожу разговор о внешнем мире. Такие разговоры раздражают Каллу, она сникает, брови сдвигаются к переносице, разделяя лоб надвое заломом морщинки. Так что проще солгать. Ложь порой дается гораздо легче, чем правда.
– До зимы еще несколько месяцев, – мягко подсказывает мне Калла.
Впереди масса времени, чтобы заготовить дрова и заполнить погреб запасами на грядущие холодные месяцы.
– Я знаю.
Выскользнув из постели, Калла направляется к шкафу; старые половицы постанывают даже под ее легчайшей поступью. Моя жена необыкновенно красива в свете начинающегося дня. Выглядит моложе своего истинного возраста. Натянув обрезанные джинсы с карманами, протертыми до дыр за время бесчисленных стирок, Калла надевает тонкую хлопчатобумажную футболку. Нам постоянно приходится латать и штопать свои вещи в попытках продлить срок их службы на новый сезон. Другой одежды кроме той, которой мы располагаем сейчас, у нас уже не будет никогда.
Калла выглядывает в окно на поля, простирающиеся за домом, на плодовые деревья, с которых предстоит снять урожай, на развешанное на веревке белье, которое надо собрать и занести в дом, – рутинные дела ждут нас обоих. Уперев руки в бока, жена разворачивается и снова пересекает комнату, возвращаясь к кровати. Ее движения легки и изящны – Калла чувствует себя комфортно в этом доме, внутри этих стен. Я вглядываюсь в лицо жены. Поначалу его выражение нейтральное, ничего не отражающее, но уже через пару секунд ее верхняя губа изгибается в слабой улыбке. Словно Калла простила мне молчание. Простила все шальные мысли, блуждающие в моей голове. Она крепко целует меня в губы, проводит по виску пальцем, наматывает на него колечком прядь моих черных волос.
– Я все еще тебя люблю, – напоминает
Временами, в долгие вечерние часы у меня возникает ощущение, будто мы с ней проживаем жизнь, делить которую договорились, а почему – вспомнить не можем. Подозреваю, что подобное чувство испытывают многие семейные пары по прошествии нескольких лет. Но в такие моменты, как сейчас, – на рассвете – моя жена кажется мне настолько близкой и родной, что сердце щемит боль. Слабая, глухая боль, описать которую трудно.
– И я тебя по-прежнему люблю, – говорю я Калле.
– Я встречаюсь в саду с Би, – отняв от моего лица руку, жена устремляется к двери спальни.
Я киваю. Пожалуй, мы походим на старика и старуху, проживших вместе слишком долго – целую жизнь длиною в сотню лет или более. Наши суставы срощены тенетами мелкой лжи, ребра сплетены паутиной из маленьких хитростей. Мы сами выстроили свою совместную жизнь на этих мизерных обманах – настолько малых, что не в состоянии их все упомнить. Однако они есть, и они нас связывают. Но вместе с тем и разделяют.
Я слышу, как Калла спускается вниз по ступенькам, надевает запачканные грязью сапоги и выходит из дома через заднюю дверь. Сетка с шумом возвращается на место. И шлейф ее запаха тоже – целый букет из ароматов сирени, базилика, земли и глубокой любви-преданности. Калла лучше, чем я заслуживаю. И все-таки… в ее движениях, в том взгляде, который она бросает на меня с порога, есть нечто для меня недостижимое. Нечто, что живет скрытно в ее голове: неведомые мне помыслы, навязчивые идеи, которыми она не хочет со мной делиться. Под стать мне, не желающему раскрывать ей свои думы и чаяния.
Калла любит меня, я знаю. Но она также неискренна со мной: таит секреты под ногтями пальцев, обман в щелке прикрытых ресниц. Моя жена – лгунья.
Калла
Моя младшая сестра – ночное создание. Она всегда предпочитала ночь; даже будучи ребенком, Би пряталась в темных закутках кладовки или под скрипевшими досками лестницы, собирая клубочки паутины на спутанных, непричесанных волосах. А они у нее необыкновенно красивые – цвета кленового сиропа, с легкой, неназойливой рыжинкой.
Би всегда предпочитала теплу яркого солнца мрак всепоглощающих теней. А теперь она все время в нем пребывает, не в силах выбраться из тьмы.
– Последнее время он сам не свой, – говорю я сестре.
Мы с ней ползаем на коленях под орешниками, растущими вдоль ручья; воздух полон мелодичного журчания воды, плещущейся по камням и ласкающей берег. Мы методично собираем орехи, нападавшие за ночь на землю, и я наблюдаю за Би с восхищением, которое всегда к ней испытывала. Даже теперь, когда мы стали взрослыми, Би продолжает меня восторгать. Она – чудо! А эта легкость, с которой ее сильные загорелые руки снуют по земле, ловко выуживая круглые плоды из-под листвы, выстлавшей подлесок! Эта удивительная способность к тактильному восприятию, чувствованию того, что она больше не может увидеть…