Мрачный залив
Шрифт:
– Нет, – подтверждает он почти шепотом. – Я… кое-кто рассказал мне о вас, и я подумал, что вы сможете помочь. Что с вами можно поговорить. Потому что я больше ни с кем не могу поговорить о ней.
«Я неправильно оценил его», – думаю я. Он не бесчувственен. Он просто наглухо замкнут, закован в эмоциональный бронежилет. Боится проявить хоть толику чувств, поскольку если он хотя бы приоткроет эту дверь, то, вероятно, не сможет контролировать то, что вырвется наружу.
И я понимаю это, потому что был на его месте. Я так жил некоторое время, до того как перешел к более мрачным чувствам, о которых не
– Вы пробовали обращаться к врачам? Пройти терапию? – спрашиваю. Я знаю, что многие мужчины против этого – особенно если винят в случившемся себя. Мне понадобилось много времени, чтобы двинуться в нужном направлении. – Потому что, если вам кто-то нужен, у меня есть контакты хороших специалистов…
Тайлер уже мотает головой.
– Нет-нет, все нормально. Я просто… я подумал, что вы, возможно, поймете. Что мы сможем немного поговорить. Но если вы заняты, я пойму.
Я занят. Но не настолько. Я, по крайней мере, могу уделить ему несколько минут. В свое время скорбь исказила мой внутренний мир, сделав его темным и неправильным, и мне понадобились годы, чтобы уйти от этого. Долгий, трудный подъем к относительной стабильности. В моей голове проносятся инструкции, которые стюардессы в самолете дают пассажирам: «Сначала наденьте кислородную маску на себя, потом на других». Я пока не уверен, что полностью надел свою кислородную маску. Или что в нее поступает кислород.
Но в то же время я вижу скорбь этого парня, даже если не могу почувствовать его боль. Может быть, потому, что он сам не смеет чувствовать ее.
Поэтому я говорю:
– Давайте выпьем кофе и поговорим об этом, хорошо?
Тайлер испускает долгий прерывистый вздох и кивает.
– Спасибо, мистер Кейд.
– Сэм, – поправляю я его. – Зовите меня Сэмом. Как звали вашу сестру?
– Клара, – отвечает он. – Я не… на самом деле, я хочу поговорить не столько о ней, сколько… Просто о том, как вы справляетесь с этим. Особенно когда не можете выкинуть все это из головы. Вы ведь не можете, верно?
– Иногда – да, – говорю я. – Иногда я могу не думать об этом часами. Иногда могу подумать пару раз за весь день. Но вы правы. Оно никуда не уходит.
Мы входим в маленький уголок отдыха, устроенный специально для персонала, берем по чашке кофе и садимся. Тайлер, похоже, все еще чувствует себя неловко. Он наконец-то снимает свои солнечные очки и без них выглядит совсем молодым. Уязвимым. Глаза у него усталые – как будто они видели слишком многое.
– Я злюсь, – признается он. – На то, что с ней случилось. Это нормально?
Господи, до чего же это нормально!
Я делаю глубокий вдох и начинаю объяснять ему, почему это плохо.
Не уверен в том, что объясняю хорошо. Парень слушает меня. Реагирует он слабо, но я теперь вижу значение этих реакций: того, как он чуть заметно вздрагивает или опускает взгляд. Не открывается, хотя я почти ощущаю, как бы ему этого хотелось. Но он сохраняет свою маску.
Когда мы слишком близко подходим к моим собственным ранам, я направляю разговор в другую сторону. И когда мои часы жужжат, напоминая мне о срочных делах, я с удивлением обнаруживаю, что прошел целый час. Кофейная чашка, стоящая передо мной, по-прежнему полна, хотя кофе уже остыл; Тайлер выпил свой кофе полностью. Я выливаю
Он благодарит меня за то, что я уделил ему время, но на этот раз не предлагает рукопожатие. Однако, как и прежде, немного колеблется, потом задает еще один вопрос:
– Как вы думаете, ваша сестра обиделась бы? Если б узнала о…
Он не заканчивает фразу, вероятно, понимая, что переходит черту. Потому что это действительно так, и я знаю, что меня это должно разозлить. Но почему-то не злит.
– Если б моя сестра узнала, что я счастлив с Гвен? – угадываю я. Он кивает. – Честно? Я не знаю. Хотел бы думать, что она пожелала бы мне счастья, потому что я желал счастья ей. Но я не знаю.
Тайлер кивает.
– Спасибо, Сэм. Я… я никогда раньше не говорил об этом. Вот так вот, с кем-то, кто понимает… – Он перекатывается с пятки на носок и обратно, и на секунду я вижу подлинное страдание, которое он таит. Потом достает из кармана солнечные очки, надевает их и в один момент снова прячется в свою броневую скорлупу. – Я знаю, что это было нелегко. Спасибо, что поговорили со мной.
Он не ждет моего ответа. Просто поворачивается и уходит.
Этот разговор оставляет у меня странное ощущение. Но и хорошее тоже почему-то. Может быть… может быть, эта часть меня действительно начинает исцеляться. Прошло уже достаточно много времени.
Но я обнаруживаю, что гадаю: действительно ли я помог ему или причинил боль? Потому что я не знаю. Просто не знаю.
Мой трудовой день завершен; пройдя занятия на симуляторе, я направляюсь домой. Дышать стало легче, и я снова чувствую себя почти – почти – нормально. На половине дороги мой сотовый телефон звонит. Номер незнакомый, и я уже собираюсь сбросить звонок, но все-таки нажимаю кнопку на гарнитуре и отвечаю:
– Алло?
– Здравствуйте. Можно мне поговорить с Сэмом Кейдом?
– Вы с ним разговариваете.
– О, спасибо. Я Эмори Осгуд из газеты «Теннессиец». – Голос у женщины на другом конце линии молодой, в нем слышится наигранная печаль. Я моментально настораживаюсь, хотя это не похоже на один из этих проклятых автоматических спамерских звонков. – Если вы не против, я проверю произношение имени. Гвен Проктор. Обычно я не стала бы спрашивать, но в сообщении, полученном нами, оно написано двумя разными способами. – «Какого черта она звонит мне?» Я уже хочу спросить ее об этом, однако повторяю имя Гвен по буквам. Прежде, чем успеваю задать вопрос, женщина продолжает: – О, спасибо. Конечно же, очень важно, чтобы мы составили объявление правильно. Вы не могли бы еще подтвердить название похоронного бюро?
Во рту у меня пересыхает. Не думая, я сворачиваю с дороги на стоянку у бакалейного магазина, заняв первое же попавшееся свободное место. Дрожащей рукой дергаю вверх рычаг ручного тормоза.
– О чем вы говорите?
– Я звоню по поводу некролога, – объясняет она. – Относительно мисс Проктор… – Сейчас ее голос звучит неуверенно, словно она застигнута врасплох. Мое сердце неистово колотится, на теле выступает холодный пот, меня подташнивает.
– Что с ней случилось? – спрашиваю. Я не могу узнать собственный голос, он кажется мне чужим. – Когда?