Мрачный Жнец (перевод Н.Берденникова под ред. А.Жикаренцева)
Шрифт:
Сдумс поднял половицу у изножья кровати и достал мешок с монетами. Вроде бы он откладывал их на старость… Здесь же хранился его дневник. Этот дневник был рассчитан на пять лет, но многие годы Сдумс не делал ничего, что стоило бы запечатлеть на бумаге, – или к вечеру он уже не помнил, что именно делал днем. Поэтому записи в дневнике были крайне нерегулярными и в основном касались фаз луны и всевозможных праздников. К некоторым страницам прилипли старые леденцы.
Но кроме дневника и денег под половицей было еще что-то. Он пошарил в пыльной нише и нащупал
Сдумс в недоумении рассматривал свои находки. Конечно, последние тридцать лет о здравом уме и твердой памяти даже речи быть не могло, иногда он надевал исподнее поверх одежды и пускал слюни… но чтобы коллекционировать сувениры? И маленькие колесики?
За спиной кто-то тактично кашлянул.
Сдумс смел загадочные предметы обратно в тайник и обернулся. Комната была пуста, но за открытой дверью кто-то явно прятался.
– Да? – окликнул он.
– Господин Сдумс, это всего лишь я… – ответил громкий, низкий и вместе с тем крайне застенчивый голос.
Сдумс наморщил лоб, пытаясь вспомнить, где же он слышал это голос.
– Шлеппель? – неуверенно предположил он.
– Точно.
– Страшила?
– Точно.
– За моей дверью?
– Точно.
– Но почему?
– Это хорошая дверь, очень надежная. Сдумс подошел и осторожно закрыл дверь. За ней не оказалось ничего, кроме старой штукатурки. Правда, ему померещилось, что он почувствовал легкое движение воздуха.
– Я уже под кроватью, господин Сдумс, – раздался из-под кровати голос Шлеппеля. – Вы не против?
– Да нет, что ты… Но, по-моему, вы, страшилы, обычно прячетесь во всяких шкафах. Во всяком случае, так обстояли дела, когда я был еще маленьким.
– Если б вы знали, господин Сдумс, как трудно найти хороший, надежный шкаф.
Сдумс вздохнул:
– Ну ладно. Можешь сидеть под кроватью. Нижняя ее часть – в твоем полном распоряжении. Чувствуй себя как дома и так далее.
– Если вы не возражаете, господин Сдумс, я бы предпочел прятаться за дверью.
– Как тебе угодно.
– Не могли бы вы закрыть глаза? Сдумс послушно закрыл глаза.
И снова почувствовал движение воздуха.
– Можете смотреть, господин Сдумс. Сдумс открыл глаза.
– Вот это да, – раздался голос Шлеппеля. – У вас тут даже крюк для пальто есть.
Бронзовые набалдашники на спинках кровати вдруг начали откручиваться. По полу пробежала дрожь.
– Шлеппель, ты случаем не знаешь, что происходит?
– Это все от жизненных сил, господин Сдумс.
– Значит, тебе кое-что известно?
– О, да. Ух-ты, здесь есть замок, дверная ручка и бронзовая накладка, здорово как…
– Каких-таких жизненных сил? –
– …И петли, такие хорошие, с подъемом, у меня еще никогда не было двери с…
– Шлеппель!
– Ну, жизненные силы, господин Сдумс, понимаете?… Это такие силы, которые есть во всех живых существах. Я думал, волшебникам известно об этом.
Ветром Сдумс открыл было рот, чтобы изречь что-то вроде: «Ну разумеется, нам об этом известно», а потом попытаться хитростью выведать, что имел в виду страшила. Но вдруг вспомнил, что теперь уже можно не притворяться. Конечно, будь он живым… но когда ты мертв, особо не поважничаешь. В гробу ты выглядишь очень важно, но это все трупное окоченение.
– Никогда не слышал ни о чем подобном, – признался он. – И при чем здесь жизненные силы?
– Вот этого я не знаю. Вообще-то, сейчас не сезон. Понятия не имею, откуда они взялись.
Пол снова задрожал. Половицы, которые прикрывали скромные сбережения Сдумса, заскрипели и дали ростки.
– Что значит «не сезон»? – спросил Сдумс.
– Обычно жизненные силы проявляются весной, – ответил голос из-за двери. – Они-то и выталкивают из земли нарциссы и все такое прочее.
– Ничего себе… – зачарованно произнес Сдумс.
– А я думал, что волшебники знают все и обо всем.
Сдумс посмотрел на свою шляпу. Похороны и рытье туннелей не прошли для нее даром – впрочем, после почти ста лет беспрерывной носки ее вряд ли можно было принять за эталон шляпы от кутюр.
– Учиться никогда не поздно, – наконец сказал он.
Наступил очередной рассвет. Петушок Сирил заерзал на насесте. В полумраке светились написанные мелом слова. Петушок сосредоточился. Сделал глубокий вдох.
– Ху-ка-ле-ху!
Теперь, когда проблема памяти благополучно разрешилась, оставалось только разобраться с дислексией.
Высоко в горах дул сильный ветер, нестерпимо палило низко висящее солнце. Билл Двер шагал взад-вперед вдоль рядов сраженной травы, словно челнок по зеленой ткани.
Он не помнил, чувствовал ли когда-нибудь ветер и солнечное тепло. Наверняка он их чувствовал. Чувствовал, но не переживал. В грудь тебе бьет ветер, сверху жарит солнце… Так переживается ход Времени. Время подхватывает и уносит тебя вслед за собой.
В дверь амбара робко постучали.
– ДА?
– Эй, Билл Двер, спустись-ка сюда.
В темноте он нащупал ступеньки, осторожно спустился и открыл дверь.
Госпожа Флитворт загораживала ладонью огонек свечи.
– Гм, – выразилась она.
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
– Если хочешь, можешь зайти в дом. На вечерок. На ночь, конечно, тебе придется вернуться в амбар. Просто… У меня там в камине горит огонь, так все уютно, а ты здесь мерзнешь в одиночестве…
Билл Двер никогда не отличался способностью читать по лицам. Раньше ему это было не нужно. Поэтому сейчас он таращился на робкую, встревоженно-умоляющую улыбку госпожи Флитворт, как павиан пялится на Розеттский камень, пытаясь разобрать смысл написанного там.