Мстислав Великий
Шрифт:
Поймав взгляд Велги, Жизномир кивает ей, и женщина расцветает в улыбке. Она останавливается на перекрёстке, потому что дальше её не пускает толпа, и поднимает сына над головой — хоть и не на войну идут вой, а всё же пускай отец последний раз поглядит на сына. Да и сынок, хоть ещё мал, увидит тятьку. Жизномир не удержался — развернулся в седле и махнул напоследок рукой.
А Мстислав ни разу не дрогнул ни рукой, ни глазом. Со стороны не поймёшь, горюет или нет. Княгиня Христина не вышла проститься с мужем — с высокого крыльца он сходил один. Никто не видел, как прощались супруги, как рыдала Христина, обнимая Мстислава за плечи,
Но сейчас Мстислав не думал о жене. Киев и великий князь — вот что занимало его.
4
Сперва Мстислав заехал в Переяславль, к отцу, ибо ехал своими землями, да и не было желания спешить к Святополку Изяславичу. Хоть и не был близко знаком со стрыем, в глубине души ревновал его к великому княжению, которое могло быть у его отца. И слепили-то Василька Ростиславича в его городе! И распря меж князьями — его рук дело! Не говоря о том, что он хочет удалить Мстислава из родного Новгорода!
Владимир Мономах обрадовался приезду сына, которого видел последние годы урывками, а внуков и внучек вообще знал только по рассказам Гиты. Княгиня, погостив у сына, снова воротилась к мужу и успела родить ему сына, Андрея.
Мономах переменился — стал словно меньше ростом, резче обозначились залысины на высоком лбу, на висках и в бороде больше стало седины. Но вместе с тем переяславльский князь не утратил живости движений и блеска глаз, а руки, когда он обнял переросшего его на голову сына, были по-молодому крепки.
— Здравствуй, здравствуй, Мстиславка, — заулыбался князь, оглядывая обветренное лицо сына и узнавая в нём юношу, которого последний раз видел мельком шесть лет назад. — Как живёте-можете?
— Твоими молитвами, на жизнь не жалуемся, — ответил Мстислав. — Дома все здоровы.
— А как Христина?
— Христя тоже здорова и шлёт тебе поклон. Сама приехать не смогла. — Мстислав замялся, не зная, говорить ли отцу о новой беременности жены.
— Ты береги её, живи в любви и согласии, — наставительно заметил Мономах. — Добрая жена — мужу краса и честь. А при худой... Но тебе-то грех жаловаться!
Он бы говорил и дальше — как-никак много лет не виделись, — но тут на крыльцо один за другим стали подниматься бояре.
— Кто это с тобой? — повернулся Мономах к гостям.
— Мужи новогородцкие, — «цокая» на новгородский лад, ответил Мстислав. — Муж нарочитый Гюрята Рогович, степенный посадский Дмитрий Завидич и с ними Никита Ядреич.
— От Великого Новгорода мы слово принесли князю киевскому Святополку, — важно, как и положено посадскому, начал Дмитрий Завидич.
— Добро, добро, — уловив важное для себя в речах и повадках бояр, ответил Владимир. — Передохните покамест, в баньку сходите, а вечером пир. На другой день в Киев отправимся. Ждёт нас Святополк!
Святополк Изяславич измаялся, ожидаючи. Он ещё в начале лета послал гонца Владимиру Мономаху, изложив
И вот наконец — гонцы. Владимир Мономах с сыном Мстиславом и боярами въезжает в Золотые ворота.
Нерадостно было в последние годы в тереме великого князя. Сын Мстиславушка погиб во Владимире-Волынском, старший сын Ярославец как проводил сестру Сбыславу в Краков к Болеславу, так там и остался, не спешит пока на Русь. Только весть прислал, что сватается к сестре Болеслава. Жена, половчанка Тугоркановна, померла позапрошлой зимой. Осталась одна младшая дочь, Предслава, которую пора выдавать замуж. Наблюдая за другими князьями, за их детьми и внуками — у Ярославца от первой жены, венгерской княжны, сестры Ласло, детей не было, — Святополк всерьёз стал сам подумывать о новой женитьбе.
К старости князь сделался скуп, хотя говорил, что это — бережливость. Мол, половцы и княжеские усобицы только разоряют землю, всё меньше податей платит народ, вот и приходится князю, чтоб сохранить богатство, копить золото и серебро и, коли нет других доходов, делать всё, чтобы не лежало мёртвым грузом в сундуках, а росло, принося прибыль. Спасибо иудейскому старшине, Якову Иовичу, надоумил отдавать серебро в рост. А какие резы брать — про то «Русская Правда» лучше знает.
Скуп был Святополк, каждую ногату считал, и когда услышал, что Мономах и Мономашич притащили с собой целую толпу, которую надо кормить и отдаривать в ответ на их подарки, досадливо поморщился. Потом вспомнил, что «толпа» — это новгородцы, с которыми жить его сыну. И скрепя сердце сам спустился в клети, где лежало добро, и долго перебирал связки мехов и пересыпал с ладони на ладонь серебряные гривны.
Но досада досадой, а принять гостей надлежало так, чтобы даже въедливый Мономах понял — киевский князь велик и богат безмерно. Пущай не думает, что от бедности просит он Новгорода — величия ради.
Сказано — сделано. И когда Владимир Мономах с сыном и боярами поднялись по широкому красному крыльцу, оно было выложено дорогими коврами. В палатах крытые камчатой скатертью столы ломились от яств, выставленных на золотых и серебряных блюдах, а вина были выставлены самые лучшие и дорогие. Сам Святополк, высокий, худощавый, с тщательно расчёсанной бородой, в платье, отороченном соболями, встречал дорогих гостей.
— Вот радость-то, брате Владимир! — повторял он, обнимая невысокого коренастого Мономаха и похлопывая его по плечу. — Наконец-то свиделись!
Он радовался нарочито показно, словно двухродные братья расставались на долгие годы, хотя с момента встречи у Сакова миновало лишь два месяца. Не менее восторгов выпало и на долю Мстислава.
— А, каков витязь! — Святополк и Мстислав были почти одного роста, но младший гораздо шире старшего в плечах и здоровее телом. — Богатырь! Былины о тебе слагать, сыновче!.. Ну да мой Ярослав таков же. Жаль, далеко он — занят моими делами в Польше, при Болеславовом дворе. Но вы ещё свидитесь, непременно!