Мстислав Великий
Шрифт:
Младших сыновей пришлось ждать долго, особенно Юрия. Усланный отцом в юные года в Залесье, он рано стал самостоятельным, привык во всём полагаться на себя и давно не жил общими заботами. Андрей уже прибыл, а Юрия всё не было.
Начался месяц травень, когда однажды поутру невысокий плечистый всадник на низком косматом коньке ворвался в распахнутые ворота, распугивая монахов.
— Чего князь? Живой? — едва ступив на землю, воскликнул он. — Где он?
Следом за Юрием въехали остальные — дружина, два боярина — и два мальчика, один девяти, другой семи лет. Бледные,
Мономашичи вышли встречать брата. Тот холодно посмотрел на них, словно пересчитал.
— Где отец?
— В келье, — Мстислав посторонился, пропуская младшего брата.
Юрий махнул дядькам рукой и первым шагнул в палаты. Мальчиков несли за ним на руках.
Увидев Мономаха на смертном одре, Юрий всплеснул руками:
— Ты что это, батюшка? Хворать вздумал? Это сейчас-то?
— Срок мой подходит, сыне, — вздохнул Мономах и прищурился подслеповатыми глазами. — А это кто с тобой?
— Сыновья мои, старшие, — Юрий посторонился, кивая дядькам, чтобы поднесли мальчиков ближе. — Ростислав и Иван. Андрей да Василько малы покамест. И ещё один родился — Мстислав.
Юрий покосился на старшего брата — мол, не у тебя одного много сыновей и наследников! Мстислав только хмыкнул.
Мономах смотрел на своих сыновей. Правду сказать, хотя он навещал их в дальних поездках, но как-то привык, что рядом только Мстислав и Ярополк. Как живут и чем дышат младшие, он не ведал и с некоторым удивлением сейчас замечал отчуждение на их лицах. Нет, не будет мира между его детьми! Юрий слишком привык к самостоятельности, жизнь в вятичских лесах приучила его к жёсткости. Но покамест ещё Мономах был великим князем, и сыновья были обязаны его слушаться!
— Дети мои! — промолвил он негромко, и столько спокойной силы было в слабом старческом голосе, что братья сгрудились вокруг отца, глядя на него во все глаза. — Дети мои, недолго уж мне осталось жить на свете...
— Да что ты, батюшка! Не хорони себя прежде времени! Ты ещё крепок телом и духом! — загомонили Мономашичи хором. — Ты наш князь!
— Дети! — Мономах вскинул тонкую, сухую руку со вздувшимися жилами.
— Господь призывает меня к себе! Дни мои сочтены и не выйти мне уже из монастырских стен. Сани уже приготовлены. Жаль одного — на могиле матери вашей, Гиты, побывать не успел...
— Батюшка, — голос Ярополка дрогнул, — я... передам от тебя ей поклон...
Мономах улыбнулся одними глазами.
— Спасибо, сыне, — тихо вздохнул. — Давно желал я соединиться с нею и верю — встретимся мы на том свете.
— У престола Господня тебе место уготовано, отец! — сказал Мстислав. — Ты столько сделал для Руси, что со святыми и апостолами тебе надлежит пребывать и с теми, кто живота для земли своей не щадил.
— Ты как святитель Владимир Святославич! — воскликнул Вячеслав.
Мономах покачал головой:
— Не в гордыне счастье, а в смирении и послушании. Святители земные не хвалились своим достоянием, но только добрыми делами были прославлены. И я не ради пустой суеты творил свои дела, но лишь ради вас... Мстислав,
Мстислав вышел и вскоре вернулся, сопровождаемый невысоким коренастым человечком с лысой макушкой и окладистой бородой. Монах, прижимая к пухлой груди листы пергамента, вопросительно взглянул на старого князя. Тот сделал повелительный жест, приказывая устроиться подле.
— Задумал я, сыны, — заговорил Владимир Всеволодович, глядя, как монах раскладывает листы на подставке для чтения книг, — описать всю жизнь свою. Много годов прожил я на земле, много всякого бывало со мной. И в дорогах я был, и в трудах, и горевал, и счастлив был. Боролся с врагами Руси вне её и внутри. Порой спал на земле, а порой и на мягкой перине. Жизнь я прожил долгую и хочу, чтобы и вы, дети мои, вспоминая меня, также жили. Я сызмальства старался приучить вас к трудам, служил вам примером. А когда меня не станет, пусть моё поучение служит вам... Прочти, отец Ануфрий!
Монах уже разложил листы и взглянул на Мономаха. Тот кивнул, и отец Ануфрий глухим, невыразительным голосом забубнил, водя пальцем по строкам:
— Аз, худый, дедом своим благословенный, славным именем нареченный Василием, русским именем Володимер, отцом возлюбленными матерью из рода Мономахов и христианских людей ради, ибо сколько их соблюл по милости своей и по отцовской молитве от всех бед...
Монах читал, вперяя глаза в писанные князем строки, водил пальцем по пергаментам, а Владимир Мономах, прикрыв морщинистыми веками глаза, словно отошёл ко сну, и только губы его шевелились, когда он еле слышно повторял за отцом Ануфрием свои «Поучения». Сыновья стояли вокруг отца — Мстислав и Ярополк у изголовья, Андрей и Вячеслав сбоку, Юрий чуть в стороне. Все молчали, слушали. Раз или два монах прерывал чтение, чтобы взглянуть в лицо великого князя. Тот, казалось, дремал и не слышал. Но когда отец Ануфрий дочитал последние слова: «...Божье сбережение лучше человеческого», вздохнул и открыл глаза.
— Всё ли вы слышали, дети мои?
— Всё, — ответил за всех Мстислав.
— Промыслите на досуге обо всём, что хотел поведать вам я. А покуда ступайте... Я ещё призову вас!
Поклонившись отцу, Мономашичи вышли.
Монастырский двор встретил их весенним весёлым теплом, ярко-синим небом и воробьиным звонким гомоном. Идущий по двору молодой монашек улыбался, глядя на беззаботных птах.
Братья-князья переглянулись. Они были одни — дядьки унесли сомлевших Юрьевичей отдохнуть. Изяслав и Ростислав тоже ушли с согласия отца.
Их было пятеро. Мстислав, Ярополк, Вячеслав, Юрий, Андрей. А ведь когда-то было восемь! Давно нет Изяслава, угас в Переяславле Святослав, успев принять перед кончиной схиму, умер Роман. Когда-то давно, в детстве и отрочестве отданные отцом в обучение трудной науке княжить, они не играли меж собой, не успели стать друзьями — их детство кончилось, еле успев начаться. Пять князей, пять братьев... нет, всё-таки пять князей. У них был один отец и одна мать. Последний раз они собирались вместе на похороны матери. Осталось проводить в могилу отца.