Мстители двенадцатого года
Шрифт:
— Давай, Тишка, Черным лесом проводи казака на Смоленскую дорогу.
— Давай, сопливый, — поторопил мальца Волох.
Тишка пошел за лошадью.
— Сопливый… Вот те и сопливый, — проворчал староста. — А двух французов насмерть уложил.
— Не бреши.
— Чего брехать — не кобель. Одного саблей, другого с пистолета. — Гордость отцовская в голосе открыто прозвучала.
Вернулся Тишка, ведя за собой разлапистую кобылу, лохматую и гривастую.
— Где ж твоя сабля,
— А вон, под стрехой висит. Глянешь?
— Тащи.
Вот так сабля! Здоровенный заржавленный, в зазубринах, палаш. Наверное, прошлого века.
— Так его рукой и не поднять. Как же ты управился?
— А я двумя руками. Как топором.
— И где ж ты ее такую взял?
— На дороге. Ктой-то обронил, а я подобрал. А пистоль батюшка отобрал — говорит, ему нужнее.
Волох было уж решился свой подарок мальцу сделать, да вовремя углядел толмача Михайлу, что маялся возле ворот сарая, совсем потеряв свой грозный вид.
— Поди сюда, любезный. — Волох наклонился, выдернул из-за кушака его пистолеты и отдал Тишке. — Владей! А ты — чтоб не пикнул!
— Как можно! — торопливо заверил его Михайла. — Только вот справится ли мальчонка?
— Тебе б молчать об этом. Тишка, как заряжать, знаешь?
— Ишо как знаю. Шомпол молотком бью.
— Вот только не шибко. Отдача при выстреле может сильной из-за того выйти. Не сдержишь рукой, выбьет пистолет.
— Ништо! — Тишка улыбнулся во весь белозубый рот. — Я с двух рук.
— Ай, да молодец Тишка! Быть тебе гусаром. Строгий ты малец.
— Как иначе, — снова хлюпнул носом; увлажнились глаза. — Мамку ссильничали. Аленку, нашу старшую, вовсе с собой угнали. Я дюже на них злой.
— Мы все на них злые. Ну, братец, седлай коняку.
А что там седлать? Накинул на хребет рогожку, взобрался. Поехали.
Кобылка, хоть и не видная, но ходкая оказалась. Трюхала себе и трюхала, стуча разбитыми копытами, помахивая хвостом в репьях и соломе, а рысак Волоха только-только за ней поспевал.
Проехали чистым местом, миновали березовый колок, побрызгали, пересекая ручей, и углубились в чернолесье. Дороги здесь не было, Тишка заученно выбирал в осиннике свободные проезды. И узко было, и нагибаться приходилось аж к конским ушам. И спотыкались лошади об древесные корни, об кротовые холмики, и шарахались от Лешего, выскакивавшего из чащи разбитым грозой деревом, обгоревшим пеньком. И ворон над всадниками кружил, хрипло каркая, оберегая свои владения.
— Да мы так ли едем? — спросил с тревогой Волох. Ведь уже смеркалось. Уже холодный месяц посверкивал над лесом.
— Так, так, барин казак, — успокоил Тишка. — Я энту дорогу, как свою избу, помню. Где лавка,
Дорога… Да где ж он ее увидел. И тропочка не вилась меж дерев, и звериный след не казался в сохлой траве. Однако вывел верно. Остановил лошадь, дождался, когда Волох стал рядом, отвел в сторону ветки.
— Вона, она самая. Ишь прут, вот так прут нечестивые.
Через небольшую лужайку виднелась дорога на Москву. Вся занята наступающей армией. Пыли к вечеру, в сырости, меньше стало, а войско не умалилось. Так и шли бесконечной чередой — топали, скакали, пели и ругались.
— Пушек-то, пушек сколь много везут, — беспокоился и сокрушался Тишка. — Неначе Москву бомбить будут.
— А ты бывал на Москве? — Волох приглядывался к обозам и колоннам.
— Да где! Но больно хочется. Ить — Москва, одно слово. Там избы, знаешь какие, навроде как бы три избы дружка на дружку взгромоздить и то мало будет. А церквей-то! Видимо-невидимо. Купола золотые, колокола звонкие.
— Откель знаешь-то? — Волох, кажется, приметил своих.
— Батюшка рассказывал. Да ведь они с матушкой венчались на Москве. — И опять хлюпнул носом.
— Ну, молодец, Тихон, благодарствую тебе за проводы. Скачи домой и бей француза без страха и жалости. И мы от тебя не отстанем.
Волох тронул коня, вылетел на простор и пошел галопом впоперек Смоленской дороге.
Он не ошибся, легкой рысью шел отряд французских кирасир под рукою князя Алексея Щербатова. Повеса в недавних днях стал опытным воином. Завидев Волоха, он зло и коротко встретил его французской фразой: «Живо в строй! В Москве — под арест!»
Волох поравнялся с ним, поскакал рядом.
— Ты где шлялся, сволочь? — сквозь зубы прошипел Алексей.
— В плен взяли, ваше благородие господин поручик.
— Отпустили?
— Как не так! Отбился. Голой рукой.
— Ты, Волох, не только пить, но и врать здоров.
— Благородное слово, Алексей Петрович!
— Не ори! А то опять в плен возьмут.
— Так свои же и взяли. Мужики из этого… как его… А! Воровского села.
— Да что ты несешь? Ты пьян сверх меры?
— Никак нет! Голова еще в себя не пришла, не заработала полной мерой.
Мимо них, рядом с ними проносились всадники, грузно двигались платформы с орудиями, тряслись в телегах раненые. На них особого внимания не уделялось. Порой даже за их счет очищали заторы на дороге.
— Ишь, на Москву спешат. Зимовать там станут. — Волох поправил каску с плюмажем.
— Зимовать, Волох, они в чистом поле станут.
— Добро бы так-то.
— Все, помалкивай. Да сними ты эту корону.