Мучная война
Шрифт:
— Чтобы подчеркнуть свою красоту, королеве не нужны никакие ухищрения. Ее величество следит за модой, дабы та не выходила за рамки разумного, и в частности, чтобы высокие прически с перьями не возбуждали общественного спокойствия. Заказы ее величества обеспечивают работой множество парижских ремесленников и швей. Впрочем, вашему величеству известно, что в эфемерном мире модных туалетов все меняется чрезвычайно быстро, и одна новинка стремительно сменяет другую.
— Разумеется, я вас прекрасно понимаю. Однако есть основания полагать, что мода на высокие парики является слишком вычурной, ибо, как говорят, в таком парике нельзя войти ни в одну дверь, не опустившись на колени, а если смотреть с балкона, то зрительный зал театра напоминают бурное море из перьев; вдобавок высокие прически заслоняют от зрителей сцену. А некоторые модницы сооружают на голове целые пейзажи:
Он подумал, что она прекрасно обо всем осведомлена.
— Вашему величеству все известно. И все же позвольте заметить, что тревоги относительно высоких париков несколько преувеличены. Я видел в Опере парик, украшенный рогом изобилия, из которого сыпались фрукты, символизируя надежды, которые связывают с новым царством.
— Вы меня успокоили. Из-за большого расстояния я, увы, получаю весьма разноречивые сведения. Благодаря многочисленным подставам почтовые кареты беспрепятственно курсируют между Парижем и Веной, и мои подданные зачастую осведомлены лучше меня. Ах, мое материнское сердце сжимается при воспоминании о несчастном случае во время прогулки в санях…
Бретейль закашлялся.
— Ваше величество, — произнес Николя, — слух об этом незначительном происшествии изрядно раздули. Я могу рассказать все в точности, ибо я находился в санях, ехавших следом за санями королевы. Флаг, украшавший карету, испугал лошадь. Она понесла, и от толчка кучер свалился с козел. Проявив необычайное присутствие духа, королева схватила вожжи и направила санки на изгородь, остановившую обезумевшее животное. После этого случая его величество утверждает, что, так как во Франции не привыкли управлять санями, это средство передвижения представляет собой ощутимую опасность; и я заметил, что с тех пор королева отказалась от катания в санях.
Казалось, императрицу удовлетворил его рассказ, хотя, скорее всего, она обо всем уже знала.
— Вы прекрасный рассказчик, господин маркиз! Поэтому я позволю себе злоупотребить вашей снисходительностью. Совершает ли королева верховые прогулки?
— Она берет уроки верховой езды, и ей подают спокойных лошадей, не слишком молодых и приученных передвигаться шагом; также для нее готовят утоптанную площадку без каких-либо препятствий.
Ему показалось, что его осторожный ответ не удовлетворил императрицу; взор ее помрачнел.
— Период траура закончился, и, говорят, при дворе снова начались балы.
Он утвердительно кивнул.
— Ее величество пожелала, чтобы отныне, как и положено, двор собирался вокруг нее, а не вокруг мадам тетушек. [8] Во время карнавала не обходится без балов и маскарадов; последний бал состоялся накануне моего отъезда из Парижа. Король появился на нем в костюме времен Генриха IV.
— И эти развлечения заканчиваются под утро…
— Глубокой ночью…
8
Дочерей Людовика XV.
— И королю это нравится?
Вопрос был поставлен прямо, и на него следовало отвечать.
— Его величество не увлекается подобного рода празднествами. Он участвует в них только потому, что они нравятся королеве, и именно поэтому он сам придумывает новые развлечения, в коих не без удовольствия принимает участие.
Неутомимая Мария Терезия продолжала допрос, напоминавший странную игру, в которой удрученному Бретейлю отводилась роль зрителя. Вопросы становились все более определенными, но Николя отвечал быстро и почтительно, делая вид, что сообщает совершенно секретные сведения. Его не в чем было упрекнуть. Постепенно любопытство императрицы исчерпалось, и она начала делать паузы; иногда в замешательстве она принималась терзать свою мантилью, в то время как нога ее мелко дрожала. Сумев сохранить хладнокровие, Николя продолжал защищать королеву, избегая давать прямых ответов. Посол с интересом наблюдал за их словесной игрой, в которой маркиз де Ранрей, словно мячик, куртуазно отражал настойчивые нападки государыни на ее венценосную дочь.
— Хорошо, — заключила наконец Мария Терезия, — не стану больше злоупотреблять вашей снисходительностью. Очевидно, господин маркиз прошел хорошую школу…
Она не закончила фразу.
— Господин посол, как вас встретила Вена?
— Ваше величество, в Вене я нашел прием вполне соответствующий тесному союзу, существующему между нашими двумя странами.
Императрица обсудила несколько вопросов, пока,
— Я знаю, — произнесла она, — раздел этого несчастного королевства темным пятном лег на мое правление. Однако обстоятельства оказались сильнее моих принципов; чтобы противостоять неуемным аппетитам русских и пруссаков, я сама, уверенная в их неприемлемости, выдвинула завышенные требования, полагая, что они приведут к прекращению переговоров. К моему великому удивлению и огорчению, король Пруссии и царица со всем согласились. Опечаленный до чрезвычайности господин Кауниц, рискуя навлечь недовольство на свое министерство, изо всех сил пытался противостоять столь жестокому решению вопроса. Как было бы хорошо, если бы мы наконец смогли положить этому предел!
Вздохнув, она промокнула глаза носовым платочком. Затем, покопавшись в кармане, она извлекла коробочку с собственным портретом, обрамленным бриллиантами, и протянула ее Бретейлю; Николя она вручила кольцо с бриллиантом.
— Примите, господа, эти вещицы на память, как знак живейшего удовлетворения, доставленного мне подарком королевы.
Сев в карету, Бретейль принялся обдумывать депешу Вержену; он шевелил губами, словно оттачивая чеканные формулировки и выстраивая гармоничные периоды. Видимо, размышления побудили его снова спросить Николя, каким образом он намерен передать в Версаль доклад о смуте в Богемии, известие о которой поступило к нему из первых рук. Ответ был прежний. Несмотря на разочарование, Бретейль поздравил Николя и заявил, что, судя по его ловким ответам, ему не чужд талант придворного.
Часто относившийся к людям сурово и придирчиво, Николя видел все недостатки барона, но он уважал в его лице слугу короля, старательно исполнявшего государственную службу и заботившегося о престиже Франции при иностранных дворах. Его восхищала безоговорочная преданность Бретейля службе и готовность многим пожертвовать ради служения королю.
Он принял предложение барона проследовать вместе с ним в посольство, дабы ознакомиться с официальными конфиденциальными бумагами, предназначенными для отправки во Францию. Устроив его в крошечном помещении рядом с рабочим кабинетом, Бретейль принес ему целую кипу пронумерованных листов, подчеркнув, что все донесения переписаны им самим, отчего у него до сих пор болит рука; не уверенный в своем персонале, он не хотел рисковать. Оставляя Николя одного, он попросил вернуть документы сразу по окончании работы. Через три часа Николя принес ворох бумаг Бретейлю и заверил его, что содержание их будет подробно изложено господину де Вержену. Отказавшись что-либо объяснять, он возбудил любопытство посла и после долгих уговоров показал ему маленькую бумажку с несколькими рядами цифр. При виде загадочной бумажки Бретейль вспомнил о Жоржеле и немедленно спросил о нем Николя. Тот ответил уклончиво, намекнув, что великое делание началось и скоро все арканы раскроются. На этой алхимической ноте он откланялся и отправился в гостиницу.
Своих товарищей он нашел в боевой готовности: аббат Жоржель заказал карету на семь часов вечера, о чем Рабуину, успевшему перезнакомиться едва ли не со всеми слугами в гостинице, сообщил один из лакеев. Удалось заполучить и еще кое-какие интересные сведения, дополнявшие картину: аббат потребовал смазать ему сапоги салом, из чего следовало, что, добираясь до цели своей поездки, ему придется идти по снегу и грязи, а значит, встречается он не в гостиной, что тем более загадочно, ибо на улице давно стемнело. Следовало как можно скорее подготовиться к новому повороту событий, а из-за исчезновения Ластира приходилось в корне менять план. Новую версию выстроили быстро. Незадолго до семи Семакгюс возьмет карету путешественников, устроится в конце Зейлергассе и, завидев Жоржеля, последует за ним. Николя и Рабуин снова обменяются одеждой. Агент покинет гостиницу незадолго до условленного часа, причем со скандалом, что непременно привлечет внимание подозрительных австрийских полицейских. Тем временем Николя в одежде Рабуина и под руку с подкупленной субреткой выйдет из гостиницы через черный ход. Дойдя до другого конца улицы, где обычно стоят несколько экипажей, он, в случае необходимости, возьмет карету и последует за Жоржелем. У себя в комнате Николя сменил великолепный серый фрак на ливрею и грубый плащ Рабуина, в то время как славный малый, надвинув парик и треуголку, закутался в плащ с меховым воротником своего начальника. Взглянув в зеркало, они убедились, что в полумраке перепутать их ничего не стоит. Теперь для выполнения плана требовалось всего одно деликатное условие: солидная пригоршня талеров, дабы пробудить скромность возниц, с недоверием относившихся к иностранцам.