Мудрость толпы

Аберкромби Джо

– Миру не нужны перемены, – буркнула Судья, не отрывая взгляда темных глаз от столицы. – Ему нужен костер.

Вик не доверила бы ни тому, ни другой даже загнать стадо свиней в хлев, не говоря о том, чтобы направлять мечты миллионов людей к новому будущему. На ее лице, конечно, ничего не отразилось, но Пайк, по-видимому, все же уловил какую-то толику того, что она чувствовала.

– Кажется, у вас по-прежнему есть сомнения?

– Я никогда не видела, чтобы мир менялся быстро, – ответила Вик. – Пожалуй, я вообще не видела, чтобы

он менялся.

– Я начинаю думать, что вы так нравились Сибальту оттого, что были его полной противоположностью. – Ризинау игриво приобнял ее за плечи. – Ох, сестра, вы так циничны!

Вик повела плечом, стряхнув его руку.

– Думаю, я это заслужила.

– После того, как ваше детство украли лагеря, после того, как вы сделали карьеру тем, что заводили друзей, чтобы потом предать их архилектору Глокте, – чего еще можно было ожидать? – заметил Пайк. – Однако цинизма тоже может быть чересчур много. Вы еще увидите.

Вик не могла не признать: она ожидала, что их «Великая Перемена» развалится задолго до этого момента. Что Судья и Ризинау, устав от перебранок, вцепятся друг другу в глотки; что непрочное содружество ломателей и сжигателей, умеренных и экстремистов распадется на множество фракций; что решимость Народной Армии растает, размокнув под дождями. В конце концов, что на гребне любого из встреченных ими на пути холмов появится кавалерия лорд-маршала Рукстеда и порежет это воинство оборванцев на куски.

Однако Ризинау с Судьей продолжали терпеть друг друга, а королевской гвардии было не видно и не слышно – даже сейчас, когда они уже входили в лабиринт дурно спланированных, дурно построенных, дурно пахнущих лачуг под стенами столицы. Дождь понемногу утих, струйки воды сочились из разбитых водосточных труб в грязные немощеные проулки. Может быть, силы Орсо были истощены столкновением с Лео дан Броком? Может быть, они были брошены на усмирение других восстаний? А может быть, в эти странные времена его солдаты были вынуждены столько раз менять стороны, что больше не знали, за кого им сражаться… Вик подумала, что хорошо их понимает.

…В этот момент выглянуло солнце, и она увидела вдалеке ворота Адуи.

Несколько мгновений Вик размышляла, в городе ли Огарок. Может быть, ему грозит опасность? Но потом поняла, как это глупо – беспокоиться об одном человеке посреди всего, что творилось вокруг. В любом случае, что она могла для него сделать? Что здесь вообще можно было сделать для кого бы то ни было?

Ризинау нервно взглянул на стены столицы, покрытые потеками сырости.

– Мне кажется, лучше соблюсти меры предосторожности. Может быть, дождемся, пока подвезут пушку, и уже потом…

Судья, громко и презрительно фыркнув, вонзила босые пятки в бока своей лошади и припустила вперед.

– В храбрости ей не откажешь, – заметил Пайк.

– Разве что в здравом смысле, – парировала Вик.

Она чуть ли не надеялась на ливень стрел, но ничего подобного не произошло. В неуютной тишине

Судья рысцой подъехала к воротам, вызывающе вздернув подбородок.

– Эй, вы там, внутри! – завопила она, придержав лошадь. – Солдаты Союза! Горожане Адуи!

Она привстала в стременах, указывая назад, на огромную орду, ползущую по размокшей дороге по направлению к столице:

– Вот это – Народная Армия! Она пришла, чтобы освободить свой народ! От вас мы хотим знать только одну вещь! – Она воздела над головой скрюченный палец. – С кем вы? С народом… или против него?

Ее лошадь бросилась в сторону, но Судья, рванув за повод, заставила ее описать небольшой круг, по-прежнему держа палец в воздухе, под нарастающий громовой топот тысяч и тысяч ног.

Вик вздрогнула, когда позади ворот что-то гулко загремело. Потом между двумя створками появилась светлая щелка, заскрипели несмазанные петли, и ворота медленно растворились. С парапета свесился солдат, размахивающий шляпой, с безумной ухмылкой на лице.

– Мы с народом! – заорал он. – Да здравствует Великая Перемена!

Судья вскинула голову и повернула лошадь, отъезжая с дороги, потом нетерпеливо махнула рукой, приглашая Народную Армию внутрь.

– В жопу короля! – завизжал одинокий солдат, вызвав волну одобрительного хохота у приближающихся ломателей.

После чего, рискуя жизнью, он взобрался по мокрому флагштоку, чтобы сорвать висевшее над городскими воротами знамя – флаг Высоких королей Союза, реявший над стенами Адуи на протяжении веков. Золотое солнце Союза, эмблема, данная Гароду Великому самим Байязом; флаг, перед которым люди опускались на колени, которым клялись и которому приносили клятвы… трепеща, упал на усеянную лужами дорогу перед городскими воротами.

– Мир может меняться, сестра Виктарина. – Пайк взглянул на нее, приподняв одну безволосую бровь. – Вот увидите.

Он прищелкнул языком и пустил лошадь в направлении раскрытых ворот.

Было что-то почти чересчур символичное в том, как Народная Армия входила в Адую, попирая ногами флаг прошлого, валяющийся в грязи.

Маленькие люди

– Они здесь! – Якиб был в таком волнении, что у него перехватывало горло, и голос звучал надтреснуто, срываясь на визг. – Ломатели! Здесь, черт подери!

Столько дней, столько недель, столько месяцев они ждали – и вот он стоял посреди маленькой гостиной их дома, дико озираясь, сжимая и разжимая кулаки и не зная, что делать дальше.

Петри не казалась взволнованной. Скорее встревоженной, даже недовольной. Парни предупреждали его не жениться на такой брюзге, но тогда он этого не видел. Он вечно на что-то надеялся. «Ты вечно на что-то надеешься», – говорили ему. А теперь вид у нее становился все брюзгливее с каждым днем… Однако сейчас был едва ли подходящий момент, чтобы беспокоиться об их неудачном браке.