Мудрость йоги
Шрифт:
Итак, майя ведантиста – это Природа, Вселенная. Все религии, от самой примитивной до наиболее возвышенной, представляют собой попытки выйти из этой майи. Выражаются ли они в мифологии и символах, в историях богов и ангелов, демонов и домовых, святых и ясновидцев, великих людей или пророков или в отвлеченностях философии, все они имеют одну цель – стремление вывести нас за пределы майи, открыть нам нечто, что выше ее. Одним словом, все они стремятся к свободе. Сознательно или бессознательно, человек чувствует себя связанным, и что он – не то, чем хотел бы быть. Это приходит ему на ум, как только он начинает замечать мир вокруг себя. Он сразу видит, что он в рабстве, что внутри его есть что-то, что хочет улететь туда, куда тело последовать не может. Даже в самых примитивных религиозных системах, в которых умершие предки и другие духи – большей частью свирепые и жестокие – стерегут дома своих друзей и очень любят кровопролития и крепкие напитки, даже там мы находим одно общее побуждение – свободу. Человек, поклоняющийся богам, видит в них прежде всего большую свободу, чем в себе самом: если дверь заперта, это для богов ничего не значит; они проходят сквозь стены, физические преграды не представляют для них никаких препятствий. Эта идея свободы растет, пока не придет к понятию Одного Личного Бога, неподвластного ограничениям майи.
Я словно бы слышу голос, более значительный, чем мой, и чувствую, как будто мы слушаем обсуждение этого вопроса древними индусскими мудрецами в их лесных обителях. И несмотря на то, что даже самый старейший и святой не пришел к решению этой проблемы, вдруг встает юноша и заявляет: «Слушайте, дети бессмертия! Вы, живущие в высших сферах! Я нашел путь! Есть путь из этого мрака, и этот путь – постижение Того, Кто выше мрака!»
В той же Упанишаде говорится, что мы окружены майей и что это ужасно, так как пробиться сквозь нее невозможно. Если человек скажет: «Позвольте мне сесть на берегу этой реки и подождать, пока вся ее вода из нее не вольется в океан, чтобы я мог перейти ее вброд», – он будет так же умен, как и тот, кто говорит, что будет трудиться, пока мир не станет хорошим, чтобы после этого он мог наслаждаться результатами своего труда. Ни то ни другое не случится. Истинный путь – не с майей, но против нее. Это то, что мы должны усвоить.
Обращаясь к внутреннему миру, мы видим, что и там происходит та же борьба. Между человеком-животным и духовным человеком, между светом и тьмой. И здесь человек выходит победителем. Он как бы пробивает себе дорогу из Природы к Свободе.
Итак, мы понимаем теперь, что такое майя, и знаем, что философы веданты нашли, что выше майи есть нечто не подвластное ей и что если мы поднимемся туда, где находится это нечто, то и сами будем выше майи. Эта идея, в том или ином выражении, составляет основу всех религий. Но в веданте она представляет собой лишь начало религии, а не конец. Идея личного Бога, Творца и Вседержителя Вселенной, Правителя майи, или природы, согласно идеям Вед, – не конец, а только начало. Эта идея развивается до тех пор, пока ведантист не находит, что Тот, Кто казался ему находящимся вне человека, на самом деле живет в нем самом. Это Тот, Кто свободен, но думает, что он связан.
Человек действительный и кажущийся (I)
Велико доверие человека к своим чувственным впечатлениям, и тем не менее в жизни как отдельных людей, так и целых рас наступает время, когда, каким бы действительным они ни считали тот мир, в котором живут, у них невольно появляется вопрос: действительно ли все это существует? Даже к человеку, который не находит времени задавать себе подобные вопросы, каждая минута которого занята какими-либо удовольствиями, даже к нему рано или поздно приходит смерть, и он принужден бывает спросить: «Действительно ли все это было?» Религия начинается и кончается этим вопросом. Уже в отдаленной древности, у которой нет письменной истории, в таинственные сумерки мифологии, когда занималась тусклая заря цивилизации, мы находим тот же вопрос: «Что станется со всем этим? Что из него реально?»
Одна из наиболее поэтических Упанишад, Катха Упанишада, начинается вопросом: «У нас спорят о том, что будет с человеком, когда он умирает. Одни утверждают, что он уничтожается навсегда, другие настаивают, что он продолжает жить. Кто из них прав?» Ответы давались разные. Вся область метафизики, философии и религии полна ответами на этот вопрос. Но были стремления и затушевать его, подавить пытливость ума, спрашивающего: «Что же дальше? Что реально?» Пока, однако, существует смерть, все эти попытки будут одинаково безуспешны. Мы можем толковать сколько угодно, что не находим дальше ничего, и утверждать, что все наши надежды и желания ограничиваются настоящим, можем усиленно стараться заключить себя в тесные рамки наших чувств, но хотя бы все извне помогало в этом и весь мир соединился, чтобы помешать нам перейти за пределы настоящего, вопрос «Действительно ли смерть – конец всего, за что мы держимся как за самое реальное из всех реальностей, как за самое существенное из всех сущностей?» – будет возникать вновь и вновь. В момент смерти мир уходит от нас и исчезает, и, подойдя к краю этой пропасти, за которой расстилается бесконечная зияющая бездна, каждый ум, как бы он ни был тверд, отшатнется и спросит: «Да действительно ли это так? Действительно ли надежды всей жизни, созданные мало-помалу энергией великих умов, исчезают в одну секунду? Неужели они не имели никакого основания?» На этот вопрос необходимо ответить. Время не ослабляет его значения, но скорее усиливает. Кроме того, у всех нас существует стремление к счастью. Мы гонимся за всем, что может сделать нас счастливыми, и следуем за чувствами, безумно приводящими нас к внешнему миру. Если вы спросите, реален ли мир, у молодого человека, пользующегося в жизни успехом, он ответит утвердительно, считая его вполне реальным. Но этот же молодой человек через несколько лет, испытав, как счастье постоянно ускользает от него, скажет, что жизнь – иллюзия. Он видел, что его желания неисполнимы, что куда бы он ни шел, везде наталкивается на несокрушимую стену, через которую не может перейти, что результатом каждой деятельности чувств является реакция. Все преходяще: наслаждение и страдание, роскошь и богатство, сила и слабость, даже сама жизнь – все одинаково мимолетно.
Человеку остается два пути. Один – заявить вместе с нигилистами, что все – ничто, что мы ничего не знаем и ничего не можем знать ни о прошлом, ни о будущем, ни даже о настоящем. Следует помнить, что тот, кто отрицает прошлое и будущее и признает только настоящее, просто сумасшедший, так как столь же нелогично отрицать существование отца и матери и признавать существование только ребенка. Отрицая прошедшее и будущее, необходимо отрицать и настоящее. Это будет чистый нигилизм, но я никогда не видел человека, который хотя бы в течение одной минуты был последовательным нигилистом, болтать же можно все что угодно. Другое положение состоит в поисках объяснения, в стремлении найти среди этого вечно меняющегося и исчезающего мира что-нибудь реальное, постоянное, неизменное. Есть ли что-нибудь подобное в нашем теле, этой совокупности материальных частиц? Это был вопрос, разрешения которого искали на протяжении всей истории человеческого ума. В истории древних времен мы находим проблески света, которые становились доступны человеческим умам. Там мы видим людей, которые даже в то время смогли заглянуть за пределы своего тела и нашли нечто, хотя и очень похожее на тело, но все же отличное от него, гораздо более цельное, более совершенное и остающееся даже тогда, когда тело разрушается. В гимне Риг-Веды, обращенном к богу Огня при сжигании тел умерших, мы читаем следующие слова: «О Огонь, возьми его нежно в свои объятия; дай ему совершенное светлое тело и отнеси его туда, где находятся отцы, где нет больше горестей, где нет больше смерти». Эту самую идею вы встретите в каждой религии, и с ней другую, в высшей степени замечательную. Во всех без исключения религиях, облечены ли их идеи в мифологию, или выражены ясным языком философии, или прекрасными образами поэзии – везде принимается, что человек в его настоящем состоянии представляет собой инволюцию, вырождение того, чем он ранее был. Что человек теперь – вырождение прежде бывшего человека – это единственное ясное положение, вытекающее из всех писаний и мифологий. Оно составляет основную мысль истории грехопадения Адама в еврейских писаниях и постоянно повторяется в священных книгах индусов, в грезах о периоде, который они называют веком истины, когда ни один человек не умирал, если сам не хотел умереть, когда он сохранял свое тело столько, сколько хотел, и его ум всегда был тверд и ясен. В этом веке не было ни смерти, ни зла, ни бедности; настоящее же состояние – извращение того, Совершенного. Рядом с этим мы везде находим историю о потопе. Эта история уже одна указывает, что настоящие времена считаются испорченными по сравнению с прежними. Мир все больше и больше развращался, пока потоп не уничтожил большую часть человечества, после чего опять началось его улучшение. Теперь мы медленно карабкаемся вверх, чтобы опять достигнуть прежнего состояния чистоты. Все вы знаете историю потопа, как он описан в Ветхом Завете. Та же история распространена у древних вавилонян, египтян, китайцев и индусов. Рассказывают, что древний мудрец Ману молился на берегу Ганга, когда к нему подплыл маленький пескарь, прося защиты. Ману посадил его в стоящий пред ним горшок с водой и спросил: «Чего ты хочешь?» Пескарь сказал, что он ищет убежища, так как его преследует большая рыба. Ману отнес его домой, но к следующему утру тот стал таким большим, что занял весь сосуд, и сказал Ману: «Я не могу больше жить в этом горшке». Хозяин поместил его в чан, но на следующий день и чан уже не вмещал его, и он объявил, что не может дольше оставаться в чане. Ману пустил его в реку, но к следующему утру рыба заполнила всю реку, и Ману выпустил ее в океан. Тогда рыба заявила своему спасителю: «Ману, Я Создатель Мира и принял этот вид, чтобы прийти к тебе и предупредить, что намерен потопить мир. Ты должен построить ковчег и поместить в него свое семейство и по паре всякого рода животных. Из воды поднимется утес. Привяжи к нему ковчег и, когда вода спадет, спустись на землю и насели ее». Земля была опустошена потопом, но Ману спас свое семейство, по паре всякого рода животных и семена всяких растений, а когда наводнение прекратилось, он сошел и населил землю, и мы все называемся ман, потому что произошли от Ману1. Человеческий язык представляет собой стремление выразить во внешних символах находящуюся внутри нас истину. Ребенок, речь которого состоит из неопределенных и непонятных звуков, делает попытку, я в этом вполне уверен, выразить в них самую высокую философию; только у ребенка нет ни органов, ни средств для выражения. Язык самого глубокого философа и выражения ребенка различаются только в степени, а не в роде. То, на что мы теперь смотрим как на выражения в высшей степени логичные и математически правильные, отличается от мистического языка мифологии древних только в степени. Все одинаково заключают в себе великую идею, которая, так сказать, силится найти для себя выражение. В древней мифологии часто встречается настоящая суть истины, а за современными изящными и отшлифованными фразами, приходится с грустью сказать, часто нет ничего, кроме бессмыслицы. Поэтому мы не должны отбрасывать что бы то ни было только потому, что оно облечено в форму мифологии и не похоже на понятия какого-нибудь ученого новейшего времени.
Если мы смеемся над религиями, потому что большинство из них требуют верить известным вещам на том основании, что это сказал такой-то пророк, то должны еще больше смеяться над современными так называемыми образованными людьми. В девятнадцатом веке, если человек цитирует Моисея, Будду или Христа, над ним смеются, но назовите тем же людям имя Гексли, Тиндаля или Дарвина, и все, что сказали последние, они проглотят «без соли». «Это сказал Гексли» – и для многих этого совершенно достаточно. Вот так свобода мысли! Древняя вера была религиозным суеверием, а новая – научное суеверие, но в первом и через первое мир получал великие духовные истины, а во втором и через второе – только разврат и алчность. Только в этом между ними и разница.
Вернемся, однако же, к мифологии. Во всех ее историях мы находим одну главную идею, что человек представляет собой лишь бледное отражение того, чем он когда-то был. Новейшие исследования, по-видимому, решительно отвергают это. По мнению эволюционистов, человек развился из моллюска, и потому то, что говорит о нем мифология, не может быть верно. Но в индийской философии существует идея, могущая примирить эти мнения. Индийская мифология содержит в себе так называемую теорию цикличности, согласно которой любой эволюционный процесс происходит в форме волны, подъем и падения в нем чередуются: то, что было гребнем, в следующий момент становится впадиной, и наоборот. Такое движение совершается в течение целых циклов. Даже исходя из посылок современных исследований, становится очевидным, что человек не может представлять собой только совершенствование. Всякая эволюция предполагает возможность инволюции. Любой современный ученый скажет нам, что из машины вы можете получить только такое количество энергии, какое ранее вложили в нее, что ничто не может быть произведено из ничего. Следовательно, если человек – совершенный человек; человек-Будда, человек-Христос – только эволюция
Идеи о прошлом и будущем, по-видимому, пугают человека. Многим они кажутся пустыми теоретическими рассуждениями. Возьмем поэтому настоящее. Что такое та сила, которая действует в нас теперь? Мы видели, что во всех писаниях древности на источник этой силы смотрели как на светоносное существо, имеющее тело, похожее на материальное, но продолжающее существовать даже после разрушения последнего. Позже, однако, выступает на сцену более высокая идея – что такое тело не может представлять собой чистой силы. Все, что имеет форму, должно быть само результатом соединения частиц и требует чего-то другого за собой, что приводило бы его в движение. Таким образом, это светоносное тело, требуя для своего существования чего-то, что не есть оно само, должно требовать и для своей деятельности чего-то другого. Это нечто, называемое душой, или по-санскритски Атманом, посредством внутреннего светоносного тела действует на внешнее, плотное. Светоносное тело принимается за вместилище ума, Атман же выше этого тела, но и не ум; он направляет ум и через него – тело. У вас один Атман, у меня другой, и каждый из нас имеет отдельного Атмана и отдельное тонкое тело, через которое мы и действуем на внешнее тело. Что же такое Атман? Это душа человека, которая не тело и не ум, и какова ее природа? Об этом было много споров, послуживших к возникновению разных философских школ. Я попробую изложить вам некоторые заключения, к которым они пришли относительно Атмана. Различные системы философии единогласны в том, что Атман, чем бы он ни был, не имеет ни формы, ни границ и потому должен быть всюду присутствующим. Время и пространство получают начало в уме. Закон причинности не может существовать без времени. Без идеи последовательности не может быть идеи причинности. Поэтому время, пространство и причинность находятся в уме, а так как Атман выше ума и бесформен, то он должен быть также вне времени, пространства и причинности. Если же он вне времени, пространства и причинности, то он должен быть бесконечен. Затем следует самое высшее заключение нашей философии. Бесконечных не может быть два. Если душа бесконечна, то она должна быть только одна, и идея о разных душах, т. е. что вы имеете одну, я – другую и т. д., невозможна. Действительный (реальный) человек есть бесконечный, всюду присутствующий дух, и притом он только один; кажущиеся же люди только неполные отражения этого единственного действительного человека. Итак, все мифологии верны в том смысле, что видимый человек, как бы он ни был велик, только тусклое отражение действительного человека, который скрыт за ним. Действительный человек, Дух, будучи выше как причины, так и следствия и не связанный временем и пространством, должен быть свободен. Он никогда и ничем не был и не может быть связан. Только кажущийся человек – отражение действительного – ограничен временем, пространством и причинностью и потому несвободен или, по выражению некоторых наших философов, кажется несвободным, но на самом деле свободен. Таково действительное состояние наших душ – вездесущность, духовная природа и бесконечность, которыми мы уже обладаем. Каждая душа бесконечна, и потому не может быть речи о ее рождении или смерти.
На одном экзамене преподаватель, задавая детям разные вопросы, между прочим, спросил: «Почему Земля не падает?» Большинство детей молчало, некоторые отвечали, что она не падает вследствие притяжения, но одна бойкая девочка ответила вопросом: «Да куда же она могла бы упасть?» И в самом деле – вопрос учителя не имел смысла. Куда бы Земля могла упасть? Ей некуда ни подниматься, ни падать, так как в бесконечном пространстве нет ни верха, ни низа; они существуют только относительно. Где может быть место, откуда бы приходило и куда уходило бы бесконечное? Когда человек перестает думать о прошлом и о том, что его ожидает в будущем, когда он отбрасывает всякую мысль о теле, потому что тело, будучи ограничено, приходит и уходит, тогда он поднимается до высшего идеала. Действительный человек не тело и не ум, так как даже последний развивается или деградирует, но дух, который выше их и один живет вечно. Тело и ум – только названия ряда сменяющих друг друга явлений; это – реки, в которых каждая частица воды постоянно течет вперед, хотя на каждую находящуюся перед нами совокупность этих частиц мы смотрим как на ту же самую реку. Каждая частица нашего тела постоянно меняется; ни одно тело не остается тем же самым в течение нескольких минут; но сплошной ряд впечатлений, оставляемых им в уме, заставляет нас смотреть на него как на то же самое. То же справедливо и относительно ума: в один момент он чувствует себя счастливым, в другой – несчастным; в один момент – сильным, в другой – слабым. Это вечно меняющийся водоворот. Он не может быть духом, потому что тот бесконечен: изменение же может быть только в ограниченном. Сказать, что бесконечное изменяется, – бессмыслица. Вы и я как тела можем двигаться, и каждая частица в этой Вселенной находится в состоянии постоянного движения; но вся Вселенная в совокупности как одно целое не может ни двигаться, ни изменяться. Движение всегда относительно. Я двигаюсь относительно этого стола или какого-либо другого предмета; каждая частица Вселенной может переменить место относительно других частиц. Но вся Вселенная как одно целое – относительно чего она может двигаться? Ведь кроме нее нет ничего. Таким образом, бесконечное-единое – неизменяемо, недвижимо, абсолютно и одно реально. Наша реальность поэтому состоит в Абсолютном, а не в ограниченном. Думать, что мы маленькие, ограниченные, постоянно изменяющиеся существа, – значит, повторять старое заблуждение, как бы это ни казалось удобным. Вы действуете во всех вещах, двигаетесь всеми ногами, говорите всеми устами, живете во всех сердцах; вы – Всеведущее, всюду присутствующее Существо. Слыша это, люди пугаются: они все повторяют, что не должны терять свою индивидуальность. Но я хотел бы знать, что такое человеческая индивидуальность. У мальчика нет усов; с возрастом у него появляются усы и борода. Если его индивидуальность заключается только в теле, она теперь потеряна. Если я лишаюсь глаза или руки, моя индивидуальность, если она состоит в теле, нарушена. Пьяница не должен бросать пьянство, чтобы не утратить своей индивидуальности. Из боязни этого никто не смеет изменять своих привычек. Но позвольте сказать вам, что никакой индивидуальности нет ни в чем, кроме Беспредельного. Это единственное состояние, которое не меняется; все остальное изменяется постоянно. Наша индивидуальность не может заключаться и в памяти. Представьте себе, что я получил удар по голове и забыл мое прошлое. Что тогда? Значит ли это, что я потерял свою индивидуальность, уничтожился? Я не помню двух или трех лет моего детства, и если память и существование – одно и то же, значит, все забытое не существовало. Следовательно, ту часть моей жизни, которую я не помню, я не прожил. Это очень странное понятие об индивидуальности. В действительности мы еще не индивидуумы. Мы только стремимся к индивидуальности, к истинной природе человека, к Беспредельности. Живет только тот, кому принадлежит Вселенная; и чем больше мы сосредоточиваем нашу жизнь на таких ограниченных предметах, как наше тело, тем мы ближе к смерти. Мы действительно живем только в те моменты, когда наша жизнь – в других, во Вселенной; когда же мы сосредоточиваемся на этой маленькой жизни, – это смерть, настоящая смерть. Вот почему появляется и страх смерти. Страх этот может быть побежден только тогда, когда человек ясно видит, что, пока во Вселенной есть хоть одна жизнь, живет и он сам. «Я во всем, в каждом теле. Я во всем живущем. Я Вселенная, вся она – мое тело. Как я могу умереть, пока остается хотя бы одна частица ее? Кто говорит, что я умру? Ты – Он! О, моя душа, ты – Он!» Тогда человек утрачивает страх смерти, становится бессмертным. Смешно говорить о бессмертии ничтожных, постоянно меняющихся вещей. Один древнеиндийский философ утверждал: только Дух индивидуален, потому что только он бесконечен; бесконечное не может быть разделено, не может быть раздроблено на части. Он остается вечно тем же неделимым, индивидуальным человеком, действительным человеком. Кажущийся человек представляет собой только стремление выразить, проявить индивидуальность, которая выше него, и развитие человека не касается его духа. Те изменения, которые происходят перед нами, когда злой становится добрым или когда, как любите вы утверждать, животное становится человеком, происходят не в духе. Представьте, что между вами и мной стоит экран, заслоняющий вас от меня, и в этом экране есть маленькое отверстие, через которое я могу видеть некоторых из вас, сидящих напротив меня. Предположите затем, что это отверстие становится все больше и больше. По мере того как оно увеличивается, сцена передо мной раскрывается, а когда отверстие сравняется по величине с экраном, я буду видеть всех вас. В этом случае вы нисколько не изменились, остались теми же, чем были и раньше. Просто расширилось отверстие, и вы стали видимы. То же происходит и с духом. Вы в духе свободны и совершенны, но ваша истинная природа остается скрытой от глаз, и видна лишь ничтожная частица целого.