Муха и маленький вор (Муха против ЦРУ)

Некрасов Евгений Львович

— Какие ложечки?

Сжав губы так, что рта не стало видно в бороде, Витя копался за подкладкой. Было ясно, что рядом с Машей его держит только свет фонарика.

— Какие ложечки? — Повторила Маша. — Ты меня боишься, что ли?

— Чего мне бояться, стану я тебя бояться, — забормочи бомж. — У Вити Галенкина все по-честному: покупала рюкзак и получила рюкзак. А только в нем, в рюкзаке, были еще ложечки.

— Серебряные? — догадалась Маша. — Покажи!

Почувствовав ее интерес, бомж сразу начал командовать:

— Идем на улицу, там покажу. Шагай, а то у меня времени нет с

тобой чикаться!

— А ложечки, может, ворованные… — Маша тянула время, торопясь все рассмотреть. Вот еще одно затертое пятнышко крови, хвостатое, как головастик. По направлению хвостика видно, что человека тащили из подвала.

— А мне какое дело? Я эти ложечки нашел — и все.

— Это ты в милиции скажешь.

Бомж сбросил с себя пальто. "Драться хочет!" — испугалась Маша. Но нет, Витя Галенкин искал свечку. Он встряхнул пальто так, что все набитое за подкладку барахло собралось в один угол. Пола пальто раздулась, как наволочка небольшой подушки. Витя запустил руку в дырявый карман. Сейчас найдет свечку… "Он пойдет, и я за ним", — решила Маша.

Поиски в заброшенном доме не дали ответа на главный вопрос: связан ли водитель бордового "жигуленка" с кражами во дворе. Наоборот, вопросов стало еще больше. От кого он прятался под лестницей? Почему, убегая, не просто забыл рюкзак, а отбросил его в угол, как будто хотел избавиться от чего-то опасного… Да от ложечек, подумала Маша. Если водитель бордового "жигуленка" — вор и убегал от погони, то, конечно, первым делом избавился от ворованных ложечек… Нет, не может он быть вором! Алиби у него жуткое, зато бесспорное: когда вор залез в кабинет Сергейчика, водителя выпиливали из сплющенной машины…

— Я ж на кухне свечку оставил! — вспомнил Витя. — А ну, дай-ка фонарик.

Бомж сказал это безразлично, как будто семечек просил. А сам боком скользнул в сторону, закрывая Маше выход из-под лестницы. На улице, среди людей, он был жалкий, всех боящийся и никому не нужный. А здесь перед Машей стоял еще крепкий человек без паспорта и без дома. Такой сделает с тобой все, что взбредет в мутную от водки голову, и пропадет. Кто знает, где он вынырнет, в Петербурге или в Туле, кем назовется, Витей Галенкиным или Петей Пупкиным?.. Оставленная у Кэтрин фотокарточка бомжа больше не казалась Маше надежной страховкой.

— Ну ты чё? Фонарик, говорю, дай! — с напором по-5овал бомж и шагнул к ней.

Глава XVI

ВСЕ ОПАСНЕЕ И ОПАСНЕЕ

Маша отшатнулась к двери в подвал, нашарила ручку и рванула к себе. Дверь была та самая, которую ночью выломал Крысолов. Кто-то вставил ее на место, но шурупы не держались в гнилом косяке. Тяжелая, как бетонная плита, и неустойчивая, как карточный домик, дверь стала заваливаться на Машу. Пока она не сильно наклонилась, Маша сдерживала ее вес, но долго так стоять не могла и не собиралась, потому что сзади надвигался бомж. Она вывернулась, и…

Шмяк! Бам! Громых!

Пьяная везуха изменила Вите Галенкину. Он встретил падающую дверь физиономией. Дверь была обита железом. Физиономия, хотя и закаленная драками и ночевками на свежем воздухе,

все же состояла из кожи, мяса и костей. Сокрушив физиономию, дверь своей стокилограммовой тяжестью рухнула на Витю. А напуганная Маша вбежала в подвал и во все стороны завертела фонариком.

Голохвостые гвардейцы Крысолова успели попрятаться от громких звуков. Маша увидела ничем не примечательную картину: трубы, пыль, запустение. Посветила в глубь подвала. Он был такой большой, что фонарик не доставал до дальней стены.

Дверь на Вите ворочалась, как живая; иногда из-под нее показывались руки. Маша еще помнила свой испуг и Вити ну наглость. Надо было бежать, пока бомж не выкарабкался.

— "Прощайте, товарищи! С богом! Ура! Бурлящее море под нами!" — глухо провыл Витя. Потом, видно, дверное железо навеяло ему другую песню: — "Три танкиста выпили по триста, а четвертый слопал паровоз!"

Дверь уже не шевелилась: оставив попытки освободиться, бомж просто пел. Что-то сдвинулось в его пьяной голове, и теперь Витя воображал себя героем, хладнокровно плюющим в лицо опасности, какой бы она ни была.

— Эй, ты как? — позвала Маша.

— "Артиллеристы, точный дан приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас!" — бодро отозвался Витя.

Маше стало стыдно бросать его. Вот-вот подойдет Сергейчик, он освободит бомжа. Тогда, кстати, не пропадут для расследования припрятанные Витей серебряные ложечки. Может быть, у них найдутся хозяева во дворе? Тогда водитель бордового "жигуленка" точно связан с кражами. Раз он сам не вор, то столкнулся с вором нарочно или нечаянно.

Похоже, версия Деда подтверждалась: у вора нет наводчика. С раннего утра он следит из окон заброшенного дома, как расходятся жильцы. Наверное, у него тетрадочка с их приметами и номерами квартир. Сидит и отмечает: "Девчонка пошла в школу… Седой полковник вышел… Его жена"… А сегодня его подкараулил вол и те ль бордового "жигуленка".

Сергейчик не шел. Из-под двери слышалось ровное посапывание: бомж засыпал, и Маша этому не удивилась. Кто знает, где привык спать Витя Галенкин, но уж точно не на перинах с чистыми простынями. Подумаешь, дверь на нем лежит. Может, именно под дверью он чувствует себя в безопасности… А подвал надо как следует облазить. Отсюда ведут размазанные капельки крови.

Светя фонариком под ноги, продвигаясь по шажку, Маша оказалась ровно на том месте, где Крысолов пытался выдолбить из стены золото.

Если бы кладоискатель каким-то чудом попал сейчас в подвал, он бы здорово удивился. Старинная кирпичная кладка скрылась от любопытных глаз. Кто-то восстановил отбитую Крысоловом штукатурку и, маскируя свежую заплату, замазал ее пылью с пола. Тайну клада теперь выдавало только сырое пятно на стене. Крысолову оно подсказало бы, что золото еще на месте, потому что никто не станет маскировать опустевший тайник. Но Крысолов был далеко — дальше, чем любая больница. Изрезанный, зашитый, загипсованный, опутанный проводами и трубками, он спрятался от своего врага между жизнью и смертью. А Маша не обратила внимания на сырое пятно — мало ли таких было в старом подвале…