Муха с капризами (с илл.)
Шрифт:
Он пошёл за полком. Красота военного марша увлекла эту художественную натуру. И Душек стал странствующим артистом.
Если вы когда-нибудь увидите такого пса — лохматую дворняжку, которая бежит перед военным оркестром, подняв остаток хвоста, словно отдавая честь, и воет, когда оркестр начинает играть марш, присмотритесь к ней получше. Я не ручаюсь, что это не мой Душек. И предупреждаю вас, чтобы вы его не трогали и не звали к себе. Ахнуть не успеете, как он слопает у вас в доме решительно всё, начиная от шнурков и кончая роялем.
Муся
Душек
— Душек, прыгай в огонь!
Он лишь спросит:
— В духовку или прямо в печку? — и из пламени покажется только виляющий обрубок хвостика.
В эти хорошие часы Душек ходил со мной по городу. Не отходил от меня ни на шаг. Ни капельки не интересовали его собаки, играющие в салочки возле фонаря на рынке. Мясные лавки он даже не удостаивал взглядом. Проходя возле колбасной, смотрел в небо и считал голубей, серебряными каплями переливающихся в небесной лазури.
Образец собачьей добродетели, верно ведь?
Вот однажды идём мы с Душеком с почты. Свернули в уличку, где был когда-то францисканский монастырь.
В старинном здании монастыря давно разместилась школа. В костёле редко служили. На одинокой, стоявшей рядом звоннице уже не было колоколов. Но редко на какой колокольне бывало столько грому и звону, как на этой онемелой звоннице! И в окнах, и под островерхой крышей, под самым шпилем, и в нишах, и там, где просто выпали кирпичи из обветшалых стен, с незапамятных времён гнездились галки. Тьмы и тьмы галок!
Орали эти чёрные тучи на весь город. Всюду их карканье было слышно. Ранней весной, когда галки-молодожёны искали квартиры с удобствами, людям, проходившим по монастырской улице, приходилось кричать — не было другой возможности понять друг друга.
И тогда начальник почты, ворчун и брюзга, старый холостяк, который никогда в жизни не искал ни для себя, ни для жены, ни для своих будущих детей квартиры с удобствами, время от времени отворял форточку, высовывал руку, вооружённую допотопным пистолетом калибром с добрую пушку, и палил дробью в небо. Очевидно, чтобы распугать галок. Но галки не обращали ни малейшего внимания на неуместные выходки этой маринованной селёдки. У них были на уме слишком важные дела, чтобы обращать внимание на человека, у которого вместо сердца в груди губка, пропитанная уксусом и желчью!
Я любил наблюдать за галками.
Вот и на этот раз я на минутку остановился перед монастырём. Гляжу на звонницу. Вдруг слышу писк. Оборачиваюсь. Душек кого-то терзает. Я отнял у него жертву. Галка. Вернее, галчонок. Пёс, видимо, порядком придушил его — птенец был едва жив. К счастью, Душек не успел всё же ни перегрызть галчонку горло, ни вырвать едва прорезавшиеся крылышки.
Положил я галчонка в шапку и бегом домой. Вот так, вырвавшись из пасти Душека, и пришла к нам наша Муся.
Спас я галчонка. И тут только начались настоящие заботы. Ведь Муся хотела есть. Совершенно естественно! Однако никто из нас даже не представлял себе, чем можно кормить галочьего младенца. Катерина была того мнения, что молоко ещё ни одному ребёнку вреда не причинило. И сунула Мусе в рот булку, намоченную в молоке. Беда! Сущая беда! Бедный галчонок после этого угощения стал поразительно похож на двуногий скачущий фонтан!
Дали булку без молока. Тоже немногим лучше.
Попробовали кормить зерном. Полное фиаско!
Что же делать? Стал я рыться в разных умных книжках про птиц. Вычитал я там, сколько у галки перьев в хвосте и какой длины у неё пищеварительный тракт. Но что должно находиться у молодой галки в этом пищеварительном тракте, чтобы она не подохла с голоду, — об этом, увы, не было ни словечка!
Припомнилось мне, что видел я, как старая галка несла своим птенцам что-то вроде дождевого червя. Отлично, думаю. Попробуем дождевых червей.
Созвал я, стало быть, знакомых сорванцов со всего города и условился с ними, что ежедневно они будут приносить мне свежих червяков.
— Таких, на каких рыбу ловят? — спрашивает меня некий Ромка, озорник из озорников.
— Да, таких самых.
— Так вы рыбу будете ловить? — удивился Ромка. Никогда в жизни меня с удочкой в руке не видели.
— Нет, — говорю, — не буду рыбу удить. У меня галчонок есть.
И рассказал я ему о моих заботах. Мальчишка выслушал меня, покачал головой и куда-то побежал. Через четверть часа вернулся.
— А я знаю, — говорит, — чем галчонка кормить!
— Ну? Откуда?
— У моего дяди была галка. Он её совсем маленькой взял. Она потом задохнулась — в нитках запуталась.
— И что ж тебе дядя сказал?
— Надо ей давать кашку. Сварить, остудить и потолочь мелко-мелко. И туда ещё немного песочка, тоже мелкого. Только совсем немножко. Понимаете?
— Понимаю, — говорю. — Все птицы глотают песок или мелкие камешки, чтобы лучше перетирался корм у них в желудке.
— Во-во, дядя так и говорил. А червяков тоже можно давать, только немного.