Мультики
Шрифт:
Я не винил ее. И все же мне было обидно. Она была уверена, что именно я заложил ее сына, а теперь у меня еще хватает совести справляться о его делах.
Я крикнул:
— Прошу вас, поверьте мне! Я не виноват, я не предавал Антона! Откройте, я вам все объясню!..
Тошина мать из-за двери визгливо предупредила, что если я сейчас же не уберусь, то она вызовет милицию.
Что я мог сделать? Ждать милиции? Я развернулся и ушел.
Случайным образом у меня сохранился Тошин голос. Когда я только купил "Маяк", мы проверяли, как он записывает. Дурачились, пели, а Тоша читал стих: "Птичка села на сирень и серень,
В тот же день я зашел к Шеве, благо он жил в соседнем доме. Как и раньше, входная дверь у него была открыта. Шева в прошлый раз объяснял, что мать и бабка всегда дома, поэтому запираться нечего, кроме того, мать глухонемая, звонка не услышит, а бабка дни напролет в телевизор пялится…
В драном полутемном коридоре пахло мочой, стиркой и каким-то особенно грубым табаком. Тянулись бельевые веревки, под ногами мешались сношенные туфли, взрослые и детские, точно растоптанные в грязи коробки. Из кухни тянуло жареным луком. В ванной лилась вода и гремел таз.
Через коридор пробежали две девочки — худенькие и некрасивые, в одинаковых застиранных платьицах. Увидев незнакомого человека, они прекратили догонялки и остановились. Первая девочка хотела что-то спросить, непростительно отвлеклась и тут же получила от сообразительной сестры по голове пластмассовым медведем, взвыла и бросилась в погоню за обидчицей.
Я заглянул в нищую ободранную комнату. Перед телевизором в кресле, похожая на лопнувший мешок картошки, сидела бабка Шевы. Она дымила сигаретой без фильтра, удушливой, как торф. Рядом с ее ногой стояла керамическая пепельница в виде башмачка. Я поздоровался и спросил:
— А где Сергей?
Бабка обрадовалась компании, тыча сигаретой в экран, сообщила:
— Этого убил, а сам на машине едет… Ничего путного от нее я не узнал. В коридоре мне попался младший брат Шевы, мальчик лет восьми. Несмотря на солидный детский возраст, из одежды на нем была только майка. В руках пискляво кудахтала электронная игрушка. На маленьком экране волк ловил выпадающие из куриц яйца. У меня самого пару лет назад была такая же "электроника".
— Тебя Ромой зовут? — Я вспомнил имя. Шева когда-то говорил, что младшего Ромку хотят отдавать в специальную школу, потому что в обычную не берут.
— Это тебе Сережа подарил, брат? — спросил я, присаживаясь рядом.
— Да, — кивнул Рома. "Электроника" в его руках пискнула, затем издала финальную трель. — Ну, еб же твою!.. — по-взрослому огорчился он. — Разбил яйцо! Третье… — Мимолетную печаль сразу сменила улыбчатая надежда: — А если набрать тысячу очков, то покажут мультик!
По моей спине пробежал грозный ледяной сквозняк.
— Ромка! — высунулась из комнаты девочка. — Ты, сука, кукле в кроватку нассал?
— Нет! — возмутился мальчик. — Дед Бабай! Прилетел, нассал и улетел!
— Сережу видел? — спросил я. — Где он?
— Сережа не дома… — Рома склонил голову на плечо, балуясь, высунул язык. — Сереже в милиции показывают мультик… — Тут Ромка нехорошо, сумасшедшим баском, рассмеялся.
Я же был готов зарыдать от его слов…
Гнетущее впечатление на меня произвело посещение Бормана. Я навестил его в больнице. Нянечка меня вспомнила, даже чуть пожурила, мол, что же мы так долго не навещали своего приятеля. Я соврал ей, что было много учебы. Спросил, как самочувствие больного, нянька вздохнула и сказала, что не очень — умственная
Уже с порога я догадался, кто именно приезжал к Борману. В палате неистребимо пахло нагретой кинопленкой и диапроектором. Только присутствие нянечки удерживало меня от постыдного желания заглянуть под койки и проверить, не притаился ли там Разум Аркадьевич, не схватит ли он меня за ногу, едва я сяду на стул…
Борман спал. Меня поразило его лицо — такое детское, беспомощное, с робким заячьим подбородком, плаксивым женственным ртом. Это сколько же мимических усилий прилагал Борман, чтобы преобразить эти трусливые черты в жестокую маску?! А ведь Борман казался мне чуть ли не эталоном злой мужественной красоты…
Я склонился над ним. Борман во сне начал хныкать, жалобно и тонко, как маленький мальчик, которому снится кошмар. Я тронул его за плечо. Борман неожиданно открыл глаза. Я готов поклясться, что в первую секунду Борман узнал меня, потому что он попытался придать своему лицу свирепое выражение. Затем зрачки его точно вспыхнули ужасом и превратились в горелые спичечные головки. Борман заблеял, негромко, дребезжаще, как игрушечный барашек.
Я испугался и позвал нянечку. Но когда она прибежала, это блеяние перестало быть надрывным. Борман издавал звуки просто так. Из его перегоревших глаз улетучились последние отблески разума. Бормана я больше не навещал…
Со мной еще дважды случались совестливые рецидивы. Я побывал на квартире у Кули. Его соседка сказала, что Юрочку в марте забрали. Кажется, в армию.
Отец Саши Тренера, увидев меня за калиткой, пообещал спустить кавказского пса…
Больше я никуда не ходил. Что-то подсказывало мне, что рано или поздно я увижусь и с ребятами, и с самим Разумовским. Ведь говорил же Разум Аркадьевич на прощанье нарисованному Герману, что вслед за расставанием обязательно бывает встреча…
Летние каникулы я провел у бабушки в Краснославске. Родная с детства обстановка, старые приятели — все это помогло если не забыть, то подретушировать пережитый кошмар. Ушли тягостные мысли о реформатории, а вместе с ними и головные боли.
Я быстро втянулся в режим, однажды предложенный Божко: подъем в шесть тридцать, легкая зарядка, пробежка; отбой — в одиннадцать вечера. Телевизор — по минимуму и в освещенной комнате. И разумеется, никаких "мультиков".
Позже, по четным годам, я хитрил, наведывался и в видеосалоны, а когда славная эра видеосалонов завершилась, в кинотеатры, но при этом я всегда прикрывал один глаз, чтобы не позволить мерцанию овладеть мной — все, как учил Артур Сергеевич Божко…
За лето я здорово вытянулся. Рост придал мне уверенности. Я предпринял в сентябре попытку подружиться с Наташей Новиковой, но был показательно отвергнут. Впрочем, я особо не страдал. После известных событий в Детской комнате милиции Новикова воспринималась мной больше как нарисованный персонаж, чем реальный человек. С таким же успехом я мог бы обижаться на мою "семерку треф"… Поэтому я на удивление легко пережил вроде бы болезненный для моего самолюбия факт, что Новикова вскоре закрутила с Алферовым. Клянусь, вместо ревности я испытал лишь приступ болезненной жалости к несчастной паре. При взгляде на Новикову и Алферова мне неизменно вспоминались отрезанные головы Валерки Самсонова и Тани Санжеевой…