«Муля, не нервируй меня!» Шаржи. Афоризмы. Рисунки
Шрифт:
Бездарности как сорняки – такие же наглые, крепкие и частые. И так же заслоняют солнце талантам.
Мы уже одной ногой в коммунизме. А стоять враскоряк неудобно, потому и не все получается, как надо…
Довженко после расстрела Берии рассказывал, что Берия разрешил ему снимать что угодно при одном условии –
Кивает в сторону двух больных:
– Братья…
– Родственники? По отцу или по матери?
– Нет, по диагнозу. А еще по анализам.
Прислушиваясь к зрительному залу:
– Жидкие аплодисменты подобны поносу – одно расстройство и жаловаться неприлично…
Вот когда доживете до моих лет, поймете, что делать это было вовсе незачем.
– Вы не правы. Он очень любит работу…
Собеседник не соглашается:
– Что-то я не замечал этого!
– …он часами может смотреть, как другие работают.
Жизнь вовсе не прожита зря хотя бы потому, что на моих ошибках смогут поучиться. Если бы люди еще учились на чужих ошибках!..
«Капризы» и придирки Раневской перед спектаклем вовсе не были действительно капризами, она панически боялась сыграть плохо, боялась забыть слова, сфальшивить. А ведь Раневской в день премьеры спектакля «Правда – хорошо, а счастье лучше» было уже восемьдесят шесть лет!
Однажды, услышав сказанное себе вслед: «Великая старуха», Раневская резво (насколько возможно) обернулась и поправила говорившую:
– С первым согласна. Со вторым нет!
Чуть подумала и вздохнула:
– Впрочем, и с первым тоже… До величия мне еще играть и играть.
Это не было кокетством, она прекрасно знала цену сделанному, но еще лучше тому, что не сделано.
Три грации нашего театра.
– Этот актер так бездарен, что зрители нас просто освищут! – стонет режиссер.
Раневская «успокаивает»:
– Еще и аплодировать будут.
– За что?!
– Его героя убивают в первом акте. Зрители останутся довольны.
– У Завадского в театре были три сестрицы. Верка Марецкая – ткачиха, я Бабариха, а Орлова хоть Гвидона и не родила, но по заморским странам все время болтается.
– А почему вы-то Бабариха?
– Из-за жопы.
Как заполнить полупустой зал перед спектаклем? Просто пересадить туда со сцены половину актеров.
– Вы счастливый человек?
– Разве в этом счастье? Счастье – это когда ты нужна, а когда, кроме Мальчика в тебе никто не нуждается, разве это может быть счастьем?
Мальчик – собака Раневской, дворняга, которую она подобрала на улице больной и выходила.
– Чем вы недовольны, Фаина Георгиевна? – спрашивают Раневскую после спектакля. – Вон какие аплодисменты и цветов горы.
Она по-стариковски ворчит:
– Привыкли успех наградами и горами цветов мерить. А он вот тут, – показывает на сердце. – Сердцем чую, что во втором акте в двух фразах сфальшивила, но зрители добрые, сделали вид, что не заметили…
Таков был ее спрос с себя, потому что не только зрители, но актеры, игравшие вместе с Раневской на сцене, никакой фальши в ее игре не заметили. Да и была ли эта фальшь?
– Фаина Георгиевна, вас так любят зрители!
– Не меня – моих героинь. За ними меня никто не видит.
В наших магазинах черной икры нет потому, что ее никто не пытается купить. Зачем же завозить то, что не спрашивают?
Новая актриса, попавшая в театр по протекции, не блещет не только талантами, но и фигурой. Марецкая возмущенно шепчет Раневской:
– Боже мой, какие у нее ноги короткие!
Раневская добродушно:
– Ничего страшного, до земли же достают…
Раневская, задумчиво изучая вывески в Ленинграде «Ленрыба», «Ленмясо», «Ленобувь»:
– А как в Херсоне называют?
– Что делать, если моль жрет средство от моли?
Раневская «успокаивает»:
– Купи побольше – если не подавится или не обожрется так, что не сможет летать, то хотя бы будет занята на время еды.
Завадский любит, когда говорят правду в глаза, как бы она ни была льстива!
Не люблю ходить к ним в гости – приходится выглядеть дурой, чтобы не обидеть хозяев.
– Уйду в ТЮЗ зайчиков играть…
– Фаина, какой из тебя зайчик?
Со вздохом:
– Значит, толстую, разожравшуюся слониху.
Умный человек никогда не станет показывать другим, что он умней, лучше использует это.
В гастрономе: