Муму с аквалангом
Шрифт:
– Оборванка! – все визжала Нина.
– Оттоманка! – осенило меня. – Ты ведешь речь о диванчике!
– О чем же еще? – взвилась Нина. – Эта дрянь шла мимо и сперла из машины оборванку.
– Оттоманку, – поправила я.
– Без разницы. Она моя, мною у Петьки отбитая. Не отдам!
– Ноу, ноу, – зарыдала гречанка. – Ноу! Плиз, май!
– Че она про весну толкует? – поитересовалась Нина. – Все май да май у нее.
– Дама уверяет, что этот диван ее собственность, – сказала я. – Вообще-то
– Йес, йес, – закивала жительница Сантири, – май! Итс… э… фром… э… э… супермаркет.
– Теперь че она несет? – спросила Нина.
– Купила в магазине, – перевела я.
– Брешет! Она потертая, на оборванке сто лет сидели! – возмутилась Нина и дернула диванчик к себе.
– Ноу, – сантирийка вцепилась мертвой хваткой в зеленое чудовище. – Мадам Флора… э… гоу… гоу… май, маркет, твенти доллар, секонд-хэнд.
– Приобрела у некой Флоры за двадцать баксов, – ловко справилась я с ролью переводчицы. – Мебель не новая, все разумно.
– Ха! – подпрыгнула Нина. – Врет! Знаю я их, чурки, гастарбайтеры хреновы. Моя оборванка.
Бывшая жена Зарубина вцепилась в диванчик, но гречанка не собиралась уступать.
– Послушай, кто-то должен проявить понимание, – я решила привести Нину в чувство.
– Кто-то, но не я, – последовало в ответ. – Ну я им покажу, гастарбайтерам!
– Вообще-то ты не права, – усмехнулась я. – Дама живет в своей стране, а ты приезжая. Вряд ли гречанку в Греции можно назвать гастарбайтером. Скорей уж ты, Нина, тут в гостях. Неужели тебе не стыдно?
– Моя оборванка!
– Не позорь Россию, – решила я надавить на чувство национальной гордости.
– Все равно, пусть вернет оборванку, – Нина стояла насмерть.
– Оттоманку, – безнадежно вздохнула я.
– Без разницы. Мое!
– Ты обеспеченная женщина, а дерешься из-за столетнего дивана.
– Ха, это дело принципа, – пропыхтела Нина. – Зарубину его не оставила и этой не дам. Дай сюда!
Издав победный клич, Нина выдернула «оборванку», гречанка отступила назад.
– Мое! – констатировала Нина. – Пошли, Виола. Пусть спасибо скажет, что мы в полицию не обратились.
– Уж извините, – забормотала я, глядя на мрачное лицо побежденной женщины, – плиз, мерси. То есть… черт, не умею по-английски. Sprechen Sie deutsch?
– Ноу, ай донт спик, – прошептала тетка.
– Мерси, – повторила я. – Сэнкью. Гуд бай.
– Хорош с ворюгой болтать, – Нина пнула меня в бок диванчиком. – Идем в дом, а то чурки без внимания остались, щас все упрут. Слышь, а Петька-то лоханулся!
– Где? – устало спросила я. – Вернее, в чем ошибка твоего бывшего мужа?
– «Ламборджинчик»! – взвизгнула Нина. – Зарубин решил, что он в гараже, но машиночка-то в ремонте, я ее завтра заберу. Не поездит Алиска на моем
– Поздравляю, – сказала я. – Ладно, мне пора. Держи.
– Этта че? – отпрыгнула в сторону Нина. – Кошка? Я их не люблю.
– Ты не узнала Муму?
– Кого?
– Муму!
– Где?
Я тяжело вздохнула. Драка с гречанкой отрицательно повлияла на и без того не большие умственные способности блодинки.
– Твоя собачка. Муму.
– Ваще!
– Забрала ее с фабрики.
– Охреневаю!
– Я забыла вернуть ее тебе.
– Гонишь!
– Вечером обнаружила Муму в своей кровати.
– Ну, блин!
– И сейчас привезла болонку.
– Ты на нее глядела?
– Конечно, очень внимательно осмотрела.
– С хвоста кошка, с лица собака.
Я призвала на помощь все свое самообладание.
– Да, согласна. Муму немного необычна, но это же твое животное. Забирай.
Нина вытаращила глаза:
– Не, Мумуша там.
– Где?
– На вилле.
– Ты оставила питомицу Алисе?
– Офонарела? При мне доченька, – подбоченилась Нина, – спит на новом месте, переехала в корзинке.
– Ошибаешься, она тут! – спорила я.
– Настаиваешь? – заржала Нина. – Давай, заруливай в дом, поглядишь на Мумунделя…
Предложение прозвучало вовремя, мы с Ниной как раз подошли к двери. Девушка дернула за ручку.
– Ноги не вытирай, все равно чурки мебель носят. Налево, в гостиную. Вот, поздоровайся. Мумуся, мое сокровище!
Я уставилась на псинку, которую Нина подхватила с кресла.
– У Мумуши одно ухо черное, другое белое, нос с пятнышком, – чирикала хозяйка. – Мумулечка, мое солнышко… Ну как ты могла спутать мою красавицу с чудищем, которое держишь в руках? Оно похоже на шапку, которую мне Руфус в подарок дал. Ты меня там бросила, уехала! До сих пор, кстати, мне неприятно, но я не злопамятная, просто запоминаю обиды. Ладно, простила! Ты в пролете, мне Руфус пледик всучил и шапчонку.
Я молча села на стул и прижала к себе котопса. Конечно, хозяин меховой фабрики мечтал избавиться от настырной покупательницы, он был готов всучить ей что угодно, лишь бы нахалка ушла.
– Ща, покажу, – метнулась Нина к одной из сумок, стоявших у стены. – Во!
Я перевела взгляд на белый берет. Весьма неудобный головной убор. Шапчонка сшита из белой шкурки, сбоку свисал длинный, отчаянно смахивающий на кошачий, хвост. Котособачка, увидев беретку, внезапно тоненько завыла. Спустя мгновение зарыдала и Муму.
– Доченька… – засуетилась Нина. – Что с тобой? Кисонька моя! Лапочка, не рви маме сердечко, ответь…
Я еще раз осмотрела хвост мехового изделия, перевела взгляд на котопсинку, мгновенно поняла, из кого Руфус шьет манто, и в полном ужасе сказала: