Муравейник
Шрифт:
Еще это нелепое похищение. Непонятно зачем. Если только ради огненной смерти, то – бессмысленно. Любой смертоносец способен в несколько мгновений дочиста выскрести все человеческие тайны, заглянуть в самые отдаленные уголки мозга. Налетели бы шары, обездвижили несчастную четверку, покопались в голове и убрались бы восвояси. Под конец, может, просто поубивали бы всех подряд. Но зачем похищать?
Что в нем такого, в этом обычном с виду осиротевшем парнишке с Солончака?
И потом, оба похищенных, Редар и его помощник Сим, прекрасно знают, где расположен пещерный город. Им известны все его выходы
Вопросов становится все больше, а ответов как не было, так и нет.
Вернется ли Редар? С каждым днем надежды таяли. Салестер уже в открытую говорил о нем «был», Кенгар и Римал набрасывались на мастера дозорных секретов едва ли не с кулаками. Айрис приходилось то и дело их мирить: «Все может быть, и не стоит терять надежды…", – но сама она уже не верила своим словам. И тогда Правительница задумывалась о правнуке. Мысли выходили невеселыми.
Айрис сидела за каменным столом в Приемной пещере и с грустью смотрела на мерцающий огонек масляного светильника. Дрожащий язык пламени казался ей похожим на человеческую жизнь – вот так же бьется она, пытаясь осветить путь себе или близким, надеясь, что масло в плошке догорит еще не скоро и впереди – целая вечность. Но усталый хозяин давно собирался лечь спать, и вот он гасит огонек одним незначительным движением. И тот угасает навсегда. И пусть завтра родится новый, с такими же надеждами и мыслями, но того, вчерашнего, не будет больше никогда.
И человек живет, надеется, строит планы, но нелепая случайность – разгулявшаяся песчаная буря, опасный противник на охоте – и все… Как вообще можно мечтать о чем-то в этом сумасшедшем мире, где не знаешь, вернешься ли вечером в свою пещеру, проснешься ли утром?
За пологом послышались торопливые шаги, кто-то громко постучал:
– Правительница! Правительница Айрис! Дозволь войти!
– Салестер? Что случилось?
В пещеру влетел мастер дозоров, взволнованный и испуганный одновременно. Айрис видела его таким впервые.
– Правительница, на севере – шары смертоносцев!
Айрис порывисто поднялась, лицо ее побледнело.
– Сколько?
– Пока заметили два.
– Думаешь, будет больше? Салестер усмехнулся:
– Уверен.
– Значит, началось… Хорошо, идем!
Ночью Кире приснился очень странный сон. Она мчалась по пустыне, проваливаясь с каждым шагом в песок по щиколотку. Навстречу ей, раскинув руки, летел смеющийся Редар. Почему-то они все никак не могли встретиться, хотя бежали изо всех сил. Но расстояние между ними никак не уменьшалось…
Она проснулась, но где-то внутри остался неприятный осадок. Раньше каждое утро она вспоминала Редара, представляла его, мужественного и не сломленного, в окружении жестоких смертоносцев, и снова пыталась сбежать. Кире казалось, что кроме нее никто не сможет вызволить Редара из плена, вырвать из цепких лап пауков. Но после сегодняшнего сна все было иначе. Кира вдруг решила, что Редар вовсе не в плену, а наоборот – смертоносцы приняли его с уважением и почетом.
Почему ей полезла в голову такая чушь, Кира не знала. Но от стыда за себя, за гадкие мысли, она расплакалась и прошептала:
– Реди, прости… прости, пожалуйста.
Это были первые слова, которые она произнесла с того дня, как вернулась домой.
Кире не сказали, да ей это было бы и не интересно, что от богваровой норы ее всю дорогу нес Кенгар. Мастер охоты никому не доверил свою драгоценную ношу, так и шел многие сотни перестрелов с Кирой на руках. Он шепотом ругал ее последними словами, а в уголках глаз сурового охотника поблескивали скупые капельки. Потом, на заслоне, оставшись один на один со своим помощником Йорликом, Кенгар сказал со вздохом:
– Знаешь, я бы очень хотел встретить однажды такую женщину, которая ради меня была бы готова пойти в город смертоносцев!
Весь день Киру не покидало какое-то странное ощущение. То ли отголоски жестокого сна никак не давали прийти в себя, то ли она никак не могла простить себе мерзкие утренние мысли, но девушка даже не попыталась незаметно выскользнуть из пещеры, как в предыдущие дни. Он сидела на своей лежанке, закутавшись в одеяло Редара, обхватив руками колени, и невидящим взглядом смотрела куда-то в стену.
Она вспоминала.
Тогда вечером, после первого штурма, она засиделась у него – сначала лечили его раны, потом ей пришлось накормить усталого бойца, а потом… потом просто не хотелось уходить. Редар, помнится, пообещал ей, что они никогда не расстанутся. Насколько Кира его знала, он никогда не нарушал своих обещаний, – вот только как быть, когда от него это больше не зависит? Иногда она утешала себя только этим – он вернется, раз обещал, хотя прекрасно понимала, что надеется лишь на чудо.
Неужели он никогда больше не прикоснется к ней… Так же ласково, как в ту ночь…
Она сидела рядом, положив ему на лоб прохладную ладонь, и смотрела, как он улыбается. И было Кире тогда так хорошо и спокойно, что совершенно неожиданно для себя она сказала:
– Не боюсь я этих муравьев, не боюсь завтрашней битвы, вообще ничего не боюсь!
Это было правдой. Ничто на свете, казалось, не могло противиться ее счастью.
Редар приподнялся на локте, удивленно спросил:
– Почему?
– Потому, что ты рядом, вот почему!
Она совсем не помнила, что было дальше. Память сохранила только жаркие поцелуи, объятия, ласковые руки Редара, подарившие ей невероятные мгновения счастья.
Двое дозорных лежали на неприметном уступе Укушенной скалы, надежно скрытые от посторонних глаз густой, почти черной тенью: смертоносцы, говорят, видят плохо, но лишняя предосторожность никогда не помешает.
Глаза напряженно вглядывались в дрожащее над горизонтом марево. Воздух был чист и почти прозрачен. Бескрайнюю монотонность ярко-синего неба нарушали лишь две неровные кляксы, казавшиеся чужеродными пришельцами. С того момента, как шары смертоносцев только заметили, они приблизились ненамного – ветра почти не было, и дозор пауков приближался к Серым скалам очень медленно. Будто подкрадывался на цыпочках.