Муравьиный лабиринт
Шрифт:
– Никому, хотя и это не исключено. Нужно сопроводить двоих в некое место, а потом вернуть обратно, – пояснил Белдо.
– И кто эти двое?
– Один из них я. Имени другого пока не называю.
– И все? Просто охрана? – деловито спросил Паук. Лежащая на столе веревочка сама собой свилась в петлю. – Место, надо думать, опасное, иначе вы не слишком спешили бы раздавить псиос?
Дионисий Тигранович удрученно развел ручками, подтверждая, что не без этого.
Триш наклонился и поднял куклу.
– Я согласна. А
Теперь слово оставалось за Мантухайчиком. Он нежно взял двумя пальцами что-то мелкое, едва различимое.
– Знакомьтесь! Это малютка Веточка! – ласково сказал Мантухайчик. – Лучше не дышите сейчас глубоко, а то она нервничает! Веточка влетает жертве в рот, нос или глаз и потом странствует по телу в поисках сердца. Она плывет по сосудам и не заблудится.
Он неуловимым движением убрал Веточку, и в руке у него возник длинный кинжал, не просто узкий, но и имевший дополнительные ребра жесткости.
– А это Шип! Грубоватый малый! Возможно, ему не хватает в обхождении тонкости, зато пробивает бронежилет почти любого защитного класса. А вот эта нервная девица с извилистым клинком – Цыпа. Она всегда жалит там, где ее не ждут. Это Беня и Мумр – близнецы. Уклониться от них почти невозможно. Особенно любят подрезать пегам сухожилия на крыльях… Только – тшш! – ни звука! Они очень ревнуют друг к другу.
Мантухайчик ловко убрал два коротких, чуть загнутых ножа и неспешно извлек массивный, очень широкий тесак. Легонько махнул, почти тряхнул кистью, и ближайший к Белдо тяжелый табурет распался надвое. Мантухайчик поцеловал клинок.
– Лиона, главная любовь моей жизни! Согласен, девочка великовата, даже грузновата! Летать не особенно любит, но все же – поверьте моему слову! – бывают случаи, когда ее никто не заменит. Год назад один из ребят Тилля наскочил на меня с топором. Он сделал это из засады, уверенный, что вблизи я ни на что не гожусь. Веточка не для таких дел, Цыпа была в рюкзаке, Беня и Мумр под шнуровкой, Шип не успевал покинуть ножен. Лишь Лиона, мое солнышко, вступилась за меня и доказала берсерку, что он был неправ.
Белдо нетерпеливо поднялся, показывая, что разговор закончен.
– Вот и замечательно, дорогой мой! Скоро у вашей девочки опять появится работа!
Глава 16
Очень недомашнее животное
Не допускай ленивого сна на усталые очи,
Прежде чем на три вопроса о деле дневном не ответишь:
Что я сделал? чего я не сделал? и что мне осталось?
Рина никак не выздоравливала. Она кашляла, ее шатало от слабости. Зная, что вылеживать в медпункте та все равно не будет, не тот характер, Кавалерия отправила ее на время к Мамасе.
– ШНыр от
И вот теперь Рина сидела у Мамаси и болела – пчхи! – со вкусом.
Гамов звонил каждый день. Приглашал ее болеть к себе в засекреченный евросарайчик у метро «Беляево», где два профессора и один академик будут делать ей по шесть уколов в сутки, из которых лечит только первый, а остальные пять сводят к минимуму вред от него.
– Забавно! Я даже на камеру это потихоньку снял. Профессор набирает шприц, а академик стоит с ваткой, – сказал Гамов.
– Ну у меня-то не воспаление легких, а бронхит! Я и так оклемаюсь.
Рина важно чихнула, закуталась в одеяло (свитер привычно зарылся куда-то, а искать его было лень) и пошла на кухню. Простуженная Мамася сидела за правкой и сморкалась в наволочку.
– У меня все плохо! – сказала она.
– Если у человека все очень плохо, значит, ему пора ложиться спать, – сказала Рина. – Или, может, тебе подлечиться?
– Лечиться-то все любят. Идешь на кладбище: «Ну что, ребята, кто сколько таблеточек съел?» И сразу лес рук! – кисло отозвалась Мамася.
Рина засмеялась. Разговаривать с Мамасей было приятно. Захотелось спросить что-нибудь провоцирующее, чтобы получить такой же ответ.
– Скажи, я красавица или нет? – поинтересовалась она.
– С твоими-то веснушками? Иногда ты говоришь неглупые вещи, но потом начинаешь важничать, что сказала нечто умное, и сразу необратимо глупеешь.
– Я тебя сейчас укушу! – предупредила Рина.
– Чего-о?
– Ну забодаю!
И полезла бодать Мамасю. Бодалась честно, но Мамася спаслась, открыв кран и брызнув на нее водой.
У батареи сидела Эля и рассматривала книжку с картинками. На лице у нее было искреннее удивление, что вот в книге живут человечки и куда-то бегут, чего-то делают. Изредка она недоверчиво ковыряла человечков ногтем.
Рина подняла с полу шапку.
– Вот смотри! – сказала назидательно. – На ней нарисован одинокий динозавр. Почему одинокий? Потому что он съел все остальные рисунки! А ночью сожрет тебя!
– Не запугивай мне ребенка! Она потом эту шапку вовек не наденет! – сказала Мамася и, оторвавшись от рукописи, повела Элю спать.
Воспользовавшись отсутствием Мамаси, Рина быстренько узурпировала ее стул под лампой и включила ноутбук. От Гамова было два письма. Одно строк в триста, другое, маленькое, в сто пятьдесят. На одно только описание ее глаз Гамов потратил – Рина специально посчитала – 296 знаков с пробелами. Еще сто знаков (без пробелов) на волосы и 22 знака на колени.
Рина, разумеется, сразу отыскала в компьютере калькулятор и разделила 296 на 22.
– Надо же! Значит, глаза для него в 13,4 раза важнее! Приятно это осознавать. Хотя – стоп! – получается, колени у меня в 13,4 раза хуже, что ли?