Муравьиный лабиринт
Шрифт:
– Не хочу морщить мозг! Назад и все! – отрезала она.
Человек в капюшоне подошел к ней и, пальцем потрогав смертные жетоны, звякнул ими. Когда поднимал голову, Алиса увидела его глаза.
– Я ей верю! – сказал он, и все вернулись на один виток назад.
Протиснулись сквозь одну стену, сквозь другую и долго шли по кругу. Алиса все всматривалась и никак не могла понять. Расположение веток, листьев, виноградных побегов, цветы на шиповнике – все говорило ей о чем-то, но о чем? Этого она не понимала и начинала тревожиться, а Мантухайчик – психовать.
Она поняла, что от этого толстого с ножами надо срочно избавляться. Вот только как? Идеальным вариантом было бы, конечно, послать его к школьной психологине. И этого с куклой на руке тоже. Дала бы им направление в психдиспансер! Алиса ощутила запоздалый страх. Человек боится не тогда, когда должен, а когда у него появляется для этого время.
– Если мы пойдем сюда, окажемся там! А если вперед, то у центра нас все равно вернет… Надо искать дальше! – сказала она человеку в капюшоне.
– Так ищи! – голос у него звенел от нетерпения, а глаза не отрывались от муравейника, выбрасывающего спирали радуг и пуржившего бабочками.
Алиса продолжила поиски. Мантухайчик ужасно мешался. Каждое движение приходилось согласовывать с этой мнительной тушей. Дионисий Тигранович ходил за ней и печально жевал желтые цветочки, сдувая с них муравьев. Личико у него было несчастное. На лобике хотелось маркером написать девиз: «Я не хотел рождаться в этот противный мир, где любят не только меня!»
Думая о Мантухайчике, который непременно ее зарежет, едва они пробьются к центру, Алиса всматривалась в живую изгородь. Ей требовался проход, но особенный. Изгородь шептала ей что-то россыпью ягод и цветов. На сжимавшую нож руку уже дважды садилась бабочка. Он пытался раздавить ее, но та ускользала.
Алиса увидела его толстые, похожие на обрубки пальцы и внезапно испытала сильный гнев. Она вспомнила, что на войне многих людей, когда ведут на казнь, заставляют рыть себе могилы. И они роют. А зачем? Ведь должны же понимать, что в эти ямы не репку сажать будут. Что же их заставляет? Бараний страх? Или желание прожить на свете несколько лишних минут? Почему они не попытаются опустить лопату на голову того, кто заставляет копать? Чтобы пуля убила мгновенно, надо хорошо прицелиться. Опускающаяся же на голову лопата редко дает такую возможность…
«Одним им к закладке не пробиться! – неожиданно подумала Алиса. – Умру – застрянут тут! А эти, в ШНыре которые… пусть меня помнят!»
Эта мысль доставила ей горькое удовольствие. Смутно представился памятник где-то рядом с Митяем Желтоглазым. Или много мемориальных досок: «На этой кровати спала… на этом стуле сидела…» и так далее. Ну или на худой конец куртка, одетая на деревянный манекен.
Все это промелькнуло в голове за одно мгновение. Мысли всегда теснее слов, иначе мы не облекали бы в слова десять минут то, что мыслью обозреваем в одну секунду. Жимолость, барбарис. Нет, вы не подойдете!.. Шиповник, рябина, лох серебристый, самшит – не то! А вот и
Алиса зашарила глазами вокруг. Между колючими облепихами затаился молодой дубок, а вот еще один, и еще. Четыре молодых дуба как каркас клетки, а между ними – шиповник. Виноград несколькими желтыми листами указывает на проход. Здесь ограда пропустит, но лишь до центра, а дальше тупик. На него указывают перекрещенные стволы двух молодых рябин, стянутые вместе вьюном. Неужели никто больше этого не видит? Все же так понятно! Она украдкой покосилась на Триша, на Белдо, на человека в капюшоне. Но, видимо, одной Алисе дано было слышать голос Лабиринта.
Первым что-то почуял Триш.
– Нам сюда? – спросила кукла.
– Нет-нет! – выпалила Алиса. Ей вдруг стало страшно. Только сейчас она поняла, что собирается сделать, и испугалась. «Нет» сослужило ей хорошую службу. Если хочешь обмануть подозрительного человека, скажи ему «нет».
– Так, значит, «нет»? – мнительно переспросила кукла Триша. – Давай, Мантухайчик! Она сюда смотрела, где эти цветы!
Оторвав от шеи нож, Мантухайчик сгреб Алису под локти и, приподняв ее, протолкнул вперед. Гай, Белдо и Триш последовали за ними, продираясь сквозь колючие заросли. Непрерывно ахая, Дионисий Тигранович задирал вверх руки и лицо, спасая их от шиповника. Триш прятал бороду, которая то и дело застревала. Его кукла тихо ругалась.
Гай продирался молчаливо и сосредоченно. Алиса, которую толстый использовал как живой щит, первой испытывала на себе все радости знакомства с колючками. Однако лишь до мгновения, пока не уткнулась в молодые рябины. Дальше все застопорилось. Мантухайчик, несмотря на все попытки, не мог сделать ни шагу.
– Ты чего застрял? – нервно спросил Триш, толкая его в спину.
– Куда дальше? Говори! – прорычал Мантухайчик, встряхивая Алису.
– Отпусти меня! Я ничего не вижу! – огрызнулась она.
Тот неохотно ослабил хватку и позволил ее ногам коснуться земли.
– Смотри так!
– Так не могу!
Алиса вдруг увидела лазейку – ясную для нее, но едва ли очевидную для кого-то еще. Она была узкой и находилась на уровне колена, где стволы рябин расходились.
Если Алиса сможет протиснуться так, то к ней никто не прикоснется – ведьмари останутся здесь.
– Надо ползти! – сказала она, опускаясь на четвереньки.
– Мы здесь не пролезем! – огрызнулся Мантухайчик.
– Пролезем. Или придется возвращаться!
Гигант оглянулся на Гая, выпустил руку Алисы и сгреб ее за ногу.
– Не вздумай хитрить! – предупредил он. – Если пойму, что ты меня дурачишь…
Алиса уже ползла. За ней, не выпуская ее ноги, полз Мантухайчик. Нож он сжимал в зубах. Когда впереди показался просвет, Алиса подтянула свободную ногу к груди и резко лягнула Мантухайчика в лицо. Она ожидала, что от боли он выпустит ногу, но могучие пальцы не разжались. Не выпуская ножа из зубов, Мантухайчик стал медленно ее подтягивать. На его мягком лице был отчетливо заметен след от Алисиного каблука.