Мурманский сундук.Том 2
Шрифт:
— На душе муторно, дед, вот и пью, — Пол осмысленно посмотрел на Стефана.
— Муторно, говоришь! Я ж тебе простым языком объяснял — оставь сундук в покое. Не нужен он тебе. От него все злоключения. Я тебя умолял — не надо нам крови и жертв. Ты меня не послушал, убил Ахметку.
— Я не убивал его, — не дав деду договорить, перебил Пол.
— Не ты лично, но по твоей милости убили… Я всё знаю. Стысь мне рассказал.
— Деньги, золото без жертв не даются, — Пол насмешливо посмотрел на деда, — или жизнью платишь или здоровьем…
— Или
— Тебе лучше знать, — скривил губы Пол. — Ты её уже отведал.
— Пауль!
— Не называй меня так. Я Пол. Для всех… И для тебя также…
— Это родина твоих предков, моя тоже. Я как приехал сюда не мог надышаться воздухом, не мог насмотреться на ручейки, озерки, лесные просторы, мне мила каждая кочка на болоте, каждая заводь речки… Обращаюсь к голосу твоего разума, оставь сундук в покое. Зло рождает зло.
— Да, зло рождает зло. Я не знаю, как ты, у которого отобрали дом, землю, погубили отца, сослав на каторгу, можешь любить эту страну, этих людей…
— Ты ж любил Ольгу. Она частица этих людей.
— Она предала меня.
— Тем, что выпустила на свободу узников. Я представляю, что бы ты с ними сделал из-за грамоты. Ты бы пытал их, выворачивал руки…
— Сундук им не принадлежит…
— Я прожил здесь двадцать лет, счастливых, несмотря ни на что, лет…
— Потом гнил в лагере, дружил с ворами, скитался под чужой фамилией.
— Это моя судьба. Она у каждого одна и другой быть не может. Но её можно изменить, не отменить, но изменить, исправить… Я испил свою чашу до дна. Я глубоко сожалею, что на мне кровь двух человек. Но я не умышленно. Но кто это знает и кто этому поверит. Я б давно вернулся в Россию, если бы не этот кошмарный груз. Я каюсь. И отец мой всю жизнь раскаивался, что погубил невинного человека… Я думал, что на мне оборвётся эта кровавая цепь, я работал, честно умножая своё состояние. Ан, нет, я неправильно мыслил. Ты её возобновил…
— Ты всё о родине, о глубоких материях, о душе… — будто не слыша деда, говорил Пол. — Что такое для меня Родина? И что я для России, Руси, как высокопарно вы изъясняетесь и что она для меня! Ты женился на немке, значит, мой отец полунемец полурусский, подданный Швейцарского государства, он в свою очередь женился на еврейке. Так кто я. Русский, немец, еврей? Нет, я ни тот, ни другой и не третий. Я не признаю национальности. Человека человеком делает не нация, а он сам. Я хочу иметь сундук, и не потому, что просто хочу, а потому что он моё наследство, упущенное наследство. Мой прадед завещал тебе, ты рассказал отцу, я подслушал ваш разговор, и эта идея завладела мною. И меня теперь не остановить. Пусть всё сгорит, болота высохнут, в этом озере рухнут скалы — сундук будет мой… Ты сам выпустил джинна из бутылки…
— Я выпустил, — Стефан аж поперхнулся от таких несправедливых слов. — Я хотел как лучше. Я приехал сюда на хутор обнять Ахметку, если он жив, побывать на могилке матери, но я не хотел искать сундук.
— Я ни с кем сундук делить не буду. За него заплачена уже слишком дорогая цена, — говоря
— Ты окружил себя шантрапой, ворьём, отребьем. Я бежал от гопников, бежал от женщины, которая меня любила, бежал потому, что её окружали уголовники…
— Я им плачу, и они делают своё дело, жёсткое, мужское…
— Пауль!
— Не называй меня этим именем. Я Пол…
— За что ты погубил Ольгу, этих людей?
Пол кинул быстрый взгляд на деда. В голове мелькнуло: «Все выведал, старый хрыч, у Алекса» Раздражённо ответил:
— Это не твоё дело.
— Не моё дело? — вскричал Стефан. — Когда внук из простой корысти вместе со своими прихвостнями убивает людей, и это не моё дело?…
— Оставь меня, дед! Не суйся в мои дела. Я не маленький мальчик.
Стефан подошёл к Полу и наотмашь ударил по щеке.
— Ты негодяй! У меня больше нет внука. Я…
Гнев душил Стефана. Он не смог больше произнести ни слова. Повернулся и вышел из кабинета.
Глава семнадцатая
Погреб
Ошеломлённые словами Афанасия беглецы ринулись под половицу, в подпол, за Николаем. Он включил свет. Подполье было сухое, переводы поддерживали крепкие каменные столбы. По фундаменту были сделаны стеллажи, побеленные известью, на них стояли ящики и коробки, бутыли и стеклянные банки.
— Сюда! — крикнул Николай.
Он, пригнувшись, протиснулся к одному из стеллажей и попытался отодвинуть от стены. Ему это не удалось. Помог Сергей. Вдвоём они сдвинули его с места. Стала видна узкая щель, окаймлённая кирпичной кладкой.
— Лезьте сюда! — скомандовал Николай.
Под землю вёл неширокий лаз. Кое-где потолок осел и был подпёрт дубовыми стояками. Николай пропустил всех впереди себя.
— Быстрее, быстрее! — торопил он.
Освещённые скудным светом запылённой лампочки, Сергей впереди, за ним Ольга и Афанасий, пробрались в узкий коридор. Прошли несколько шагов, как наверху ухнуло, земля качнулась, и свет погас. Сверху посыпалась земля.
— Все живы? — спросил Николай шепотом.
— Живы, — ответили ему хором.
Афанасий зажёг зажигалку. Из подвала тянуло дымом. Он растекался по лазу, ел глаза, забивался в рот, нос.
— Куда этот ход? — спросил Афанасий, передавая зажигалку Сергею.
— К нашему спасению, — ответил Николай.
— А если без метафор?
— В погреб. Он за домом.
— Кто же был этот всевидящий, который знал, что нам пригодится это подземелье?
— Этого я не могу сказать по причине своего неведения. Подземелью много лет. Когда родился мой отец, оно уже существовало. Дед говорил, что когда его освободили от должности председателя колхоза, он купил этот дом в Дурове и переехал в него из села Спас-на-Броду. Дом принадлежал зажиточному крестьянину. Дед предполагал, что тот в этом подземелье прятал зерно от уполномоченных по продразвёрстке.
— Меня мало беспокоит, когда и кто его вырыл, — сказал Сергей. — Главное, он спас нас.