Мушкетёр Её Высочества
Шрифт:
Вызвав по капу Гильберта Ламбре, Мурик неспокойно ожидал помощника, предполагая, что тот, по дурости, забрал перстень, чтобы похвастаться перед работниками других бюро. Когда Ламбре вошёл в кабинет, Мурик недовольно пробурчал:
— Хватит бахвалиться перед другими. Давай сюда перстень.
— Какой перстень? — не понял Ламбре.
— Который ты взял у меня в столе, — объяснил Мурик помощнику.
— Я не брал вашего перстня, — улыбнулся Ламбре, а Мурик подумал, что лучше бы он заплакал. Мурик вызвал Броннера. Когда тот зашёл и окинул взглядом своих
— Что случилось?
— Пропал перстень. Когда я уходил, в кабинете оставался Ламбре, — сказал Мурик, глядя на своего помощника.
— К сотрудникам, похищающим улики, можно применить пытки, — сказал Броннер, сняв очки и сверкая глазами на Ламбре, — Мурик, готовьте клещи и расплавленный свинец.
— Слушаюсь, господин начальник, — сказал Мурик, вытаскивая из стола плоскогубцы и хищно щёлкая ими перед носом Ламбре.
— Пытки запрещены конвенцией, — отступая в угол, шептал побледневший Ламбре.
— А улики тырить не запрещено? — сказал по-русски Мурик и Ламбре, выпучив глаза, спросил:
— Что вы сказали?
— Он сказал, что вырежет у тебя все внутренности, — баловался Броннер и добавил: — Такая у русских традиция.
— Я ничего не брал! — воскликнул Ламбре и, схватив декоративную вазу, воскликнул: — Я буду защищаться.
— Мы тебе верим, Гильберт, — сказал Броннер, присаживаясь за разбомбленный стол Мурика, и спросил у Ламбре:
— Кто здесь был?
— Я, — сказал Ламбре и в замешательстве добавил: — ... и Шанталь ... заходила.
— Пригласи Шанталь сюда, — попросил Броннер и Ламбре, вызвав подругу по капу, попросил её немедленно приехать к нему на работу.
— Она здесь будет ... через полчаса, — доложил Ламбре, переводя взгляд с одного начальника на другого. Последующие полчаса не прошли для Ламбре незаметно, так как изгалявшиеся над ним начальники зырили на него кровожадно, потешаясь его наивностью.
«Я ведь тоже таким был», — взглядом напомнил Броннер старшему коронеру. «Все мы через это проходили», — ответил ему Мурик.
Когда появилась Шанталь, все обрадовались.
— Что случилось? — спросила она, сразу направляясь к Ламбре.
— Шанталь, ты не брала в столе мсье Михаила перстень? — спросил Ламбре, а Шанталь на него подозрительно уставилась.
— Гильберт, я у тебя на работе впервые и едва нашла ваш кабинет, — сообщила удивлённая Шанталь и добавила: — А что случилось?
— Ты ведь меня поцеловала, а потом я пошёл готовить тебе кофе ... — краснея, сказал Ламбре, показывая на чашку, стоящую на его столе: — ... вот.
Чашка с недопитым кофе, действительно, стояла на столе у Гильберта Ламбре. Тот хотел её взять, но был остановлен окриком Броннера:
— Не трогать!
Удивлённые сотрудники уставились на него, а он, взяв чашку за края через платочек, поднял её и сообщил:
— Там могут быть отпечатки преступника.
— Ты с кем тут без меня целовался? — наседая на Ламбре, зашипела Шанталь.
— С тобой ... — удивлённо сказал Ламбре, понимая, что сказал что-то не то. Шанталь со
— Скажите, Ламбре, — спросил Броннер, — а вы не заметили в «той» Шанталь, что-либо необычное.
Ламбре, оглядываясь на Шанталь, сказал:
— У неё были какие-то другие глаза.
Наступил декабрь, а жизнь в Гуляйполе текла своим чередом: батько Махно объявил село столицей свободной державы и создал революционный штаб, где пропадали все главные махновцы, если не были заняты налётами на близлежащие сёла и города.
Даша и Вера проводили время с Ниной, а Семён пропадал в мастерских, так как кроме военной техники пришлось ремонтировать и всякие сельские механизмы: сеялки, веялки и, даже, править бороны тащили к нему. В военных трофеях Махно появились два автомобиля, а так как доморощенные шофёры не управлялись с рулями, то после аварий Семёну приходилось ремонтировать и их, благо знаком был с машинами не понаслышке.
Кроме того, однажды Семён уехал вместе с Махно, а приехал через неделю: рассказывал, что ездил к Петлюре и договаривался насчет нейтралитета войск Махно и петлюровцев. Как оказалось, из того ничего не вышло и Махно послал Марусю Никифорову сойтись с большевиками Екатеринослава, находящимися в подполье, чтобы совместными усилиями выбить петлюровцев из города.
Однажды к Семёну пришли два Лева, Голиков и Зиньковский, которые долго его расспрашивал, но ничего не сказали и ушли. Семён знал, что они из махновской разведки, но его особое положение сослужило ему службу и его не тронули.
Как-то в мастерскую завернул Махно на тачанке и крикнул Семёну:
— Садись.
Семён, как был в кожаном фартуке, не переодеваясь, забрался в тачанку, и кони понесли их за село, где ещё издали Семён увидел самолёт, по контуру напоминающий английский «Sopwith». Семён не ошибся в марке и с удовольствием рассматривал двухместный самолёт. Невдалеке, переминаясь с ноги на ногу, стояли его два бойца, а на земле лежал труп.
Оказалось, что бойцы выстрелом перебили бензиновую трубку двигателя и самолёт сел в поле. Но вот чего не простил батька бойцам, так это то, что они тут же пустили лётчика в расход и принялись дербанить самолет. Подоспевший на коне Лёва Голиков, отстегал бойцов нагайкой, а сам поскакал докладывать Махно.
Батька даже не глянул на провинившихся, а сразу потянул Семёна к самолёту.
— Можешь починить? — спросил он, и Семён утвердительно кивнул головой. Махно даже просиял от радости, и это спасло жизнь упавшим на колени бойцам.
— Батьку, ми ж не знали, що ця бісова холера тобі треба, — поднял простоволосую голову крестьянин-боец. Махно пару раз хлестанул нагайкой по их спинам и сказал:
— Если кто хоть пальцем тронет самолёт ... — он не договорил, но бойцам стало понятно. Семёна отвезли в мастерскую, где он собрал инструмент и материалы, погрузил на телегу и поехал к самолёту.