Мушкетер

Клугер Даниэль Мусеевич

Дон Жаиме усмехнулся, чуть пожал плечами, дескать, Бог знает, что вы такое говорите, сударь.

– Разумеется, вы можете оказать помощь своему другу, сударь, – вежливо произнес он, обращаясь к Арамису. – Уверен, что вы и сами в состоянии это сделать, но с господином... Портосом, – он сделал ее заметную паузу перед тем, как произнести мое прозвище, – с господином Портосом у нас серьезный разговор, и я более не намерен прерывать его ни на минуту.

Арамис вопросительно взглянул на меня.

– Позаботьтесь об Атосе, – сказал я, – пока мы с этим господином решим наш небольшой спор. И не беспокойтесь обо мне.

Арамис

смерил дона Жаиме откровенно недоверчивым взглядом. По лицу моего друга было видно, что он колеблется между необходимостью вынести раненного Атоса и желанием поддержать меня в предстоящей схватке.

Но я хотел сразиться с доном Жаиме один на один.

– Не медлите, Арамис, – нетерпеливо сказал я, – ему нужна помощь, а каждая секунда только ухудшает его положение!

Арамис убрал руку с эфеса, подошел к Атосу, вновь потерявшему сознание, легко поднял его на руки. Мы с душ Сантушем следили за ним, не двигаясь с места. Когда тень скрыла Арамиса и раненого, я вновь обратился к своему врагу.

– Я к вашим услугам, сеньор душ Сантуш, – сказал я. – Хочу лишь сказать, что совсем необязательно было устраивать засаду и убивать ни в чем не повинных людей, вы могли просто меня вызвать. Ведь вас, как вы сами сказали, интересовал только я, не так ли?

– Вызвать вас? – сказал дон Жаиме иронично. – Вот как? И самому оказаться атакованным сразу несколькими противниками? К черту! Вы ведь так похожи на своего отца, а он не рискнул в одиночку атаковать Жоана душ Сильва!

– Это ложь! – гневно воскликнул я. – Между ними был поединок. Господин душ Карлуш не участвовал в нем, он стал лишь свидетелем! Хотя, – добавил я с максимальной едкостью, – убить доносчика можно было, не прибегая к церемониям. Вы ведь знаете, что ваш отец собирал сведения о тех крещеных евреях, которые втайне посещали синагогу в подвале дома ду Пирешу! И эти сведения в тот вечер дон Жоано душ Сантуш собирался передать инквизиторам!

– Замолчите! – дон Жаиме побагровел. – Замолчите, иначе я передумаю и вернусь к первоначальному плану – выпрошу вашу голову у монсеньера Ришелье!

Но я не мог удержаться.

– Правда в том, что вы и сами прекрасно знаете – ваш отец тайно служил инквизиции! По-вашему, это занятие, достойное дворянина? Мне плевать на ваши угрозы, синьор Жаиме! Можете донести на меня его высокопреосвященству и полюбоваться на то, как меня отправят на костер – только за то, что я не дал отправить на костер несчастного старика, его жену и ни в чем не повинную дочь! Что же – в таком случае вы лишь подтвердите поговорку насчет яблока, которое падает недалеко от яблони! Наплевать на все, ваш отец был презренным доносчиком, и те, кто лишил его жизни, совершили благое дело!

– Ну, хватит, – прошипел душ Сантуш. – Наш разговор и так изрядно затянулся! – в его правой руке возникла шпага, а в левой – кинжал. Это произошло столь быстро, что я не успел изготовиться к бою. Не давая мне опомниться, дон Жаиме с дикой яростью набросился на меня. Только чудом его шпага сразу же не поставила точку в этом затянувшемся (по его мнению) разговоре. Кое-как отбив удар шпагой в ножнах, я отскочил на несколько шагов, и тут успел обнажить клинок за долю секунды до того, как шпага противника устремилась к моей незащищенной груди. Кинжал мой так и остался в чехле, и первое время я парировал сыпавшиеся

на меня удары левой рукой, обмотав ее плащом. Плащ быстро превратился в лохмотья, но к тому моменту я уже несколько пришел в себя от внезапности нападения.

Мы ожесточенно фехтовали посреди ночной улицы. В отличие от всех схваток, в которых я участвовал со времени приезда в Париж (а таких было немало), впервые меня переполняла жажда убийства. Мне хотелось не просто победить в поединке, но именно убить противника. Но осуществление этого намерения пока что оказалось весьма сомнительным. На моей стороне были и молодость, и ежедневные занятия с лучшими фехтовальщиками Франции, превосходно отточившими мое владение оружием. Но недавняя стычка с гвардейцами кардинала порядком изнурила меня, и главное – к сильнейшему желанию убить дона Жаиме удивительным образом примешивалась странная робость, которую я испытывал в течение всего предыдущего разговора и от которой до конца не избавился даже сейчас, когда мы скрестили клинки.

Через какое-то время я опомнился, мои действия стали более уверенными, я даже сумел, отбив выпад противника, избавиться от остатков плаща, не столько защищавшего мою левую руку, сколько стеснявшую движения, и воспользоваться, наконец, кинжалом – для парирования ударов дона Жаиме. Теперь мне стало казаться, что наши силы уравнялись. Мы кружили по пятачку в конце улицы Феру, нащупывая уязвимые места друг у друга.

Я почувствовал, что дон Жаиме слабеет. Выносливость и молодость брали свое. Я усилил натиск. Душ Сантуш все неувереннее отражал мои удары, его движения становились все менее точными. Я теснил его вглубь улицы – туда, где все еще лежали тела двух убитых. Мне казалось, что схватка наша подходит к концу. И она действительно, едва не закончилась – но совсем не так, как представлялось мне.

В тот момент, когда сердце мое забилось учащенно, и не от усталости, а в предвкушении победы, когда очередной мой выпад должен был стать последним для дона Жаиме, ситуация изменилась. Мой противник резко отступил в сторону. Шпага, словно сама собой, исчезла из его правой руки и возникла в левой, а кинжал – наоборот.

Как мог я забыть, что мой противник левша? Ведь об этом, со слов отца, мне поведал душ Карлуш – и именно потому, что я просил его указать на какую-то особенность моего врага!

Так или иначе, мне пришлось отступить. Я тоже поменял местами шпагу и кинжал. При этом дон Жаиме чуть ослабил натиск – видимо, он был уверен, что, сражаясь левой рукой, я окажусь беспомощнее.

Он ошибался. Я мысленно горячо поблагодарил мэтра Паре, заставлявшего часами упражняться в фехтовании и правой рукой, и левой. К тому же, левая кисть моя была утомлена в меньшей степени. Словом, схватка наша вновь обрела характер некоего равновесия. Поняв свою ошибку, дон Жаиме нахмурился и даже, как мне показалось, выругался вполголоса. Это ободрило меня, и теперь уже я перешел в наступление. Теперь он, действительно, слабел, с каждым мгновением. Несколько раз он даже открыл грудь, так что я едва не пронзил ее, – лишь в последний момент он чудом отбил шпагу, но тут же снова раскрылся. Меня охватил азарт – и это было самым опасным обстоятельством в нашем поединке. Да, я был моложе и сильнее – но он опытнее и хитрее. И ловушек у него в запасе было гораздо больше, чем я предполагал.