Мушкетёры Тихого Дона
Шрифт:
Прибытие в Воронеж и начало светской жизни
В точности исполняя поручения, отданные таинственным господином в черном, трактирные ярыжки отнесли безжизненного Дарташова на сеновал. Там местный лекарь промыл и обвязал тряпицами его раны, предварительно приложив к ним лекарственное снадобье, которое он самолично тут же и изготовил, старательно пережевав щепотку земли и пороха, с сушенной лягушачьей лапкой и паутиной.
Оставляя Ермолайку без сознания одного на сеновале, ярыжки проявили к нему невиданную доброту и заботу, даже не обчистив его карманы, а когда он очнулся, то и вовсе, принесли ему от имени кабацкого целовальника
Без малейшего сожаления оставив, столь гостеприимный Менговской острог, Дартан-Калтык уже на следующий день, без всяких приключений достиг конечной цели своего путешествия – славного града Воронежа, бывшего в ту эпоху, чем-то наподобие столицы южнорусского края.
От увиденного им, потрясающего воображение великолепия, у молодого и неискушенного жизнью казака, просто захватило дух…
Вообще-то говоря, Дарташову на своем веку уже доводилось видеть различные города и веси. Это кроме своего родного Черкасска, слывшего, надо сказать, по тем временам весьма немалым городом. Например, он видел Паншин городок, тот, что стоит у волжской переволоки, а ежели взять всё тот же турецкий Азов, то оно и вовсе… Но все равно, такой лепоты и градостроительного разноширья, Ермолайка себе даже во сне представить не мог.
Стоя на берегу одноименной с городом речки, он, с восторгом и удивлением зрел перед собой, раскинутое на холмах верст аж на пять обширное городище. В центре городища, окруженная немалого размера посадом, стояла бревенчатая крепость с многочисленными башнями. Прямо не дать, не взять, а настоящий Кремль…
«Ух, ты… ну, прямо как Москва…» – вспомнил Ермолайка батькины рассказы о столице, и с этой минуты, те тени сомнения, которые он все ещё, чего греха таить, порой испытывал, предпочтя столице московитов столичный град южного воеводства, у него полностью развеялись.
Сняв свой походный архалук и переодевшись в парадный чекмень, Дарташов воспользовался наплавным мостом на бударах, и благополучно переправился на тот берег. Там он среди разночинного люда миновал посад, и, не без трепета в сердце, въехал в открытые крепостные ворота…
Путь к славе и богатству был открыт. По крайней мере, именно так полагал Ермолайка…
– …Стой, кто таков? Куды прёшь? – перегородил дорогу Дарта-шову бердыш вратника, выглядевшего на удивление опрятным, и не в пример стражам Менговского кордона, в меру тверёзым. При этом копьё второго вратника уперлось своим острием, прямо в верхнюю часть груди Ермолайки, так и, норовя соскользнуть к незащищенной куяком шее…
Уже наученный опытом общения со служилым людом Московского царства, Ермолайка, гордо приосанившись в седле, и небрежно подбоченясь, грозно изрек.
– Донской казак Ермолайка Дарташов, изволит ехать к голове городовых казаков Тревиню, по поручению евойного ясаула Дартан Калтыка! Пшёл вон отседа… – и с этими словами Ермолайка несильно хлестнул нагайкой охранника ворот по его бумазейной шапке.
Вчерашние холопы, а ныне «служилые люди по прибору», быстро отвели оружие в сторону, и покорно, стянув бумазейные шапки, поклонились столь знатному казаку, обнажив свои стриженные под горшок головы.
Миновав ворота и въехав в город, Дарташов очутившись на широченной, сажени в четыре, а то и пять,
Подъехав к одному из них, Дарташов справился у румяной молодухи, копавшейся возле куреня в огороде, как проехать к стану городовых казаков. Выяснив, что стан расположен в казачьей слободе, там, где стоит терем казачьего головы батьки Тревиня, и, уяснив к нему дорогу, Ермолайка продолжил свой путь по петляющей вверх улице.
В казачьем стане батьки Тревиня
Каменный терем казачьего головы Николы Тревиня оказался недалече, прямо за углом перед церковью, и был он, как оно и положено быть дому знатного казака – о двух уровнях и с непременной, проходящей вдоль всего второго этажа галдареей. Сам же двор терема, был обнесен не плетнем, и даже не забором, а вполне добротным частоколом, с видневшимися там и сям бойницами. Очевидно, дальновидный казачий голова не исключал возможности осады казачьей цитадели какими-либо супостатами, причем не обязательно пришедшими с Дикого Поля, и внутри русского города… Над воротами частокола был установлен казачий бунчук с белым конским хвостом.
Спешившись и привязав к коновязи перед частоколом свою кобылу, затем, сняв папаху и благочестиво перекрестившись на церковь, молодой Дартан-Калтык, зажмурив глаза, шагнул навстречу своей судьбе во двор полный казачьего народа…
– …Так я ей и гутарю, ежели ты, боярышня, зараз белошвейку ожидала, то пошто же мне окошко в опочивальню отворила? Я чай, в сём швейном деле не шибко сведущ, зато в… – послышался Ермолайке мелодичный, приятный голос из стоящего у ворот небольшого кружка казаков.
– Гы-гы-гы… га-га-га… – донеслось дружное гоготанья луженных ка-зачьих глоток из другой группы, посреди которой, на саженной высоте, возвышалась голова высоченного запорожца, густым басом рассказывающего своим сотоварищам захватывающую историю:
– Тоди я, тому турку, й розмовляю, що долги трэба вэртать. Колы програв, так програв, скыдай шальвары. Сорому в цём нэ мае, як шо попэрэд моимы вочамы гузном свитыть, я ж тоби ны баба… а халат з чалмой, мабуть, тоби щей прыгодяться, можэшь соби оставыть. Воны мени зараз без надобности…
– Гы-гы-гы… га-га-га… – еще пуще захохотали казаки, и даже прохо-дящий мимо Ермолайка, не мог не улыбнуться, представив перед собой бесштанного турка в чалме и халате.
Подойдя к лестнице ведущей не галдарею, Дарташов невольно вынужден был остановиться, поскольку на ней, в этот момент, происходило весьма замечательное действие. Стоящий на середине лестнице, защищенный лишь мисюркой с кольчужной прилбицей и обнаженный по пояс пожилой казак, с помощью двух сабель, умело оборонялся от наседавших на него снизу молодых казаков. Великолепно работая саблями, казак в мисюрке умудрялся не только защищаться, но и ловкими ударами клинков сбивать с голов молодняка головные уборы. На его обнаженном мускулистом теле, во многих местах уже виднелись легкие царапины и небольшие, оставленные саблями нападавших струйки крови. Но, судя по всему, никакого сколь заметного внимания на подобные пустяки, он не обращал, продолжая удивлять окружающих филигранным мастерством бывалого воина.