Мусорщик
Шрифт:
— Лучше бы у вас была запись разговора в офисе, — ответил Рыжий. Он был как будто раздражен.
— Не представилось возможным, — спокойно сказал Седой.
Рыжий давно уже заметил, что из его многочисленного окружения только несколько человек (именно эти — бывшие контрразведчики) нисколько его не боятся. Многие пытались демонстрировать свою «независимость», но получалось не очень убедительно. А в этих был стержень.
— Ладно, — сказал Рыжий, — меры приняли?
— Да. «Викторию» взяли под контроль. Думаю, с минуты на минуту Грач сообщит, что сел на хвост этому
— Хорошо, я жду информации, — ответил Рыжий и быстро вышел.
Настя все так же стояла у окна. Солнечный свет четко очерчивал черный силуэт… Теперь он выглядел зловеще. Если бы Рыжий не слышал записи («Когда Мизинец УЕДЕТ»), он бы, пожалуй, не поверил, что эта женщина способна так легко приговорить сообщника к смерти… А Анатолий Борисович впечатлительностью не отличался.
— Прошу простить, — сказал он, входя. Настя обернулась. Лицо у него было задумчиво и бледно. — Прошу меня простить, Анастасия Михайловна. Но — возникли срочные дела.
Настя почувствовала, что в нем произошла какая-то перемена. Конкретней сказать трудно, но определенно произошла.
— Однако все то, что вы рассказали сегодня, очень ценно. Мы обязательно проверим факты. И примем меры.
Она поняла, что аудиенция окончена. Она приблизилась. Рыжий вдруг подумал: а ведь если бы ей понадобилось, она бы и меня заказала. От этой мысли стало не по себе.
— Спасибо, что вы меня выслушали, Анатолий. Мне как будто бы стало легче… Вы знаете, эти люди — Обнорский и Зверев — приходили ко мне на днях. Снова требовали деньги и угрожали… сказали: заявишь на нас — сама и сядешь. У нас алиби, а тебя мы сумеем так подставить, что уже не соскочишь… Оскорбляли.
— Не думайте ни о чем, Настя. Вы уже в моей команде, а я своих людей никому и никогда в обиду не давал… Всего вам доброго.
Тихорецкая вышла. Самый могущественный человек державы сказал:
— Ну и тварь! Не повезло Мойше.
В кабинет вошел Седой:
— Грач сел на хвост Вове.
— Хорошо, Николай Николаич. Это дело нужно довести до конца.
— А что с Тихорецкой?
— Я еще не решил… Держите ее в поле зрения. Да, вот еще что: подготовьте мне досье на Обнорского и Зверева.
Николай Николаевич вышел, а Рыжий сел в кресло. Он протянул руку к бутылке с минералкой… Но вдруг отдернул ее. Вода в бутылке выглядела обыкновенно. Медленно всплывали пузырьки газа.
Он вызвал горничную.
— Замените воду, — сказал он. Подумал и добавил: — И фужеры тоже. И выбросите их, к черту… Понятно?
— Да, Анатолий Борисович, — невозмутимо ответила горничная.
Зачем нужно выбрасывать «к черту» замечательные богемские фужеры, ей было непонятно. Но задавать вопросы гостям здесь не принято. Когда горничная была уже в дверях, Рыжий окликнул ее:
— Вот что… не нужно ничего выбрасывать. Запечатайте все в какую-то емкость и передайте Николаю Николаевичу.
Позже, в Москве уже, экспертиза не подтвердила наличия каких-либо токсинов в минералке. Но это позже, а пока в гостиной еще витал запах Настиных духов… опасный запах.
Наружка
Из госрезиденции на Каменном острове Настя уехала в дурном настроении. Разговор с Рыжим, который начался очень хорошо, закончился как-то не очень. Как-то странно… Что именно насторожило Настю, она сказать не могла. Но что-то было не так. Это раздражало еще сильней.
Настя остановилась на пустой аллее, откинулась в кресле и стала мысленно прокручивать разговор. Сначала все было нормально. Все было правильно. Безупречно. Она ощущала безусловный интерес Рыжего, ощущала его сексуальное поле… Нет, сначала все шло как надо. В какой же момент ситуация изменилась?
А изменилась она после того, как Рыжий вернулся… Так. Ну-ка, Настя, вспоминай! Вошел человек. Сказан что-то на ухо Рыжему. А тот переспросил: серьезная?… А что «серьезная»? Ситуация? Информация? Информация о ситуации?… Вот где херня какая-то! Рыжий ушел и получил какую-то информацию. И враз переменился! Он пытался это скрыть, но на самом деле это ощущалось. Когда организм на пределе, когда он «тонко настроен», он способен очень остро ощущать состояние собеседника.
И что же его так насторожило?… Ну, это пустой вопрос: у деятеля его уровня такое количество проблем и проблемочек, что гадать можно долго. И все равно ничего не угадаешь.
Так — он вернулся. Он был уже напряжен… Он вошел и сказал: извините, Настя… Нет, не так… Он сказал: прошу прощения, Анастасия Михайловна.
Стоп! Стоп, родная… А ведь раньше он никогда — ни разу! — не назвал меня Анастасия Михайловна. Ни разу… Да, он, видимо, и не помнил моего отчества. Да что не помнил! Он его и не знал. В девяносто первом, когда мы познакомились, то были Толя и Настя… Пари это дурацкое… Настя, Настя… И вдруг — Анастасия Михайловна. Что это значит?
Это значит, что серьезная информация относилась ко мне! Человек сообщил Рыжему что-то про меня… Что-то настолько важное и срочное, что не мог подождать до конца нашей беседы. Что-то такое, что сразу насторожило Рыжего и изменило его ко мне отношение.
Что это может быть?
Пожалуй, только одно: Рыжий узнал о моем решении убрать Мизинца!
Насте стало тревожно, знобко. Холодным потянуло ветром.
Рыжий захлопнул тонкую папку с четко отпечатанным текстом на блестящей обложке: «Зверев А.А. Псевдоним ОР [19] : Белов» — и швырнул ее на стол. Там уже лежала точно такая же папка с надписью: «Обнорский А.В. Псевдоним ОР: Душман».
— Это все здорово, — сказал он, — но…
19
ОР — оперативная разработка.