Муссон

Смит Уилбур

„Серафим“ еще три недели простоял в гавани, потом Хэл нанес прощальный визит консулу. После того как они обменялись цветистыми приветствиями и комплиментами, Хэл сказал:

— Я наконец закончил ремонт судна и готов выйти в море.

— Когда вы думаете отплыть?

Грей с трудом придал своему огромному телу сидячее положение и с интересом посмотрел на Хэла.

— Через три дня с утренним отливом.

— Хотя ваше присутствие для меня большая честь, я понимаю ваше желание продолжить путешествие. Особенно памятуя

о вашем драгоценном грузе. Могу только пожелать вам удачи и попутного ветра.

Он не проявлял ни малейшего желания отсрочить отплытие Хэла — напротив, стремился побыстрее выпроводить гостя. Для Хэла это означало только одно: Джангири, аль-Ауф, извещен и, может быть, уже затаился в засаде где-нибудь в Мозамбикском проливе.

Последние три дня в гавани Занзибара посвятили окончательной подготовке к бою. Под присмотром Большого Дэниела пушки зарядили новыми зарядами, принесли из порохового погреба шелковые мешочки с порохом и уложили возле орудий. Аболи позаботился, чтобы все мушкеты и пистолеты были снабжены новыми кремнями и заряжены. Жужжали точильные камни, столбы искр слетали с лезвий абордажных сабель, кромки которых становились острыми, как бритва; наконечники пик затачивали вручную. Но всю эту деятельность тщательно скрывали, так что ее нельзя было заметить с пристани или из крепости.

Хэл наблюдал за неожиданными передвижениями стоящих на якоре кораблей. Ему казалось, что со времен его последнего разговора с Греем число небольших судов, уходящих из гавани и входящих в нее, увеличилось.

Многие подплывали к „Серафиму“; их моряки, свешиваясь через борт, смотрели на большой английский корабль. Возможно, это было вызвано естественным любопытством, но Хэл полагал, что новость о предстоящем отплытии услышали и заинтересованные лица в море.

В их последнюю ночь на Занзибаре спустились тяжелые тучи, загремел гром, словно по небесной крыше покатились большие камни, молнии превратили ночь в день, и на палубу „Серафима“ обрушился дождь.

На орудийной палубе приходилось кричать, чтобы тебя услышали.

После полуночи небо расчистилось и на него высыпали мириады звезд, отражавшиеся в поверхности гавани. Было так тихо, что Хэл, лежавший без сна в своей каюте, слышал, как караульный араб на одной из стоявших поблизости дау негромко запел:

Аллах велик! Человек словно пена в следе муссона. Держи Плеяды над головой. А Утренняя Звезда пусть будет у тебя перед глазами. Только Аллах знает все океанские пути. Только Аллах вечен.

С первыми признаками рассвета, который погасил звезды, Хэл встал и вышел на палубу. С острова теплыми порывами дул ветер, „Серафим“ покачивался на якоре, готовый пуститься в путь. Хэл кивнул Неду Тайлеру, и тот вызвал наверх обе вахты.

Экипаж поднялся на мачты, паруса развернулись, наполнились; они хлопали

и рябили, но вот ветер туго натянул их, „Серафим“ накренился и стал носом к выходу из гавани. Хэл прошел на корму и увидел, что четыре дау тоже снялись с якоря и следуют за ними, каждая подняла свой единственный парус.

— Они могли просто дожидаться отлива, чтобы отплыть, — заметил Нед, стоявший рядом с ним и тоже глядевший назад.

— Все возможно, мистер Тайлер, даже то, что консул Грей честный человек, — согласился Хэл.

— Думаю, они могли укрыться на луне, капитан, — с серьезным видом сказал Нед.

Хэл посмотрел на высокие стены крепости, озаренные жемчужным рассветом, и неожиданно заинтересовался.

На вершине восточной башни загорелся огонь. На глазах у Хэла поднялся тонкий столб дыма, и его начало уносить муссоном.

— Думаете, они там греются? — негромко спросил Хэл.

— Этот дым легко заметить на побережье через пролив, — ответил Нед.

— Или в двадцати лигах в море.

Пролив здесь был узок, и когда солнце подняло свой огненный диск над горизонтом, они явственно увидели очертания африканского побережья — его далекие горы вспыхнули на солнце.

Хэл снова оглянулся. Небольшая флотилия дау по-прежнему следовала за ними.

Он поднял еще не все паруса, на грот-мачте оставались три свободных рея, и „Серафим“ двигался легко, но не быстро.

Две большие дау из числа следовавших за кораблем оказались проворнее прочих. Они держались за „Серафимом“, остальные постепенно отставали.

— Палуба! На побережье дым, — донесся с вершины мачты голос Тома, и Хэл подошел к борту. На одном из зеленых мысов, за которым белел коралловый песок, в небо уходил тонкий столб дыма. Дым был неестественного серебристо-белого цвета и поднимался вертикально, пока ветер не подхватил его и не превратил в длинный след над зелеными холмами.

Весь этот день плыли на юг. По мере их продвижения, стоило „Серафиму“ поравняться с каким-нибудь мысом или утесом, на берегу неизменно загорались костры; дым был все такой же серебристый и наверняка видный на много миль в округе.

Разбросанный флот маленьких дау продолжал следовать за ними по проливу, причем две более крупные держались поодаль, в двух-трех милях. Но когда солнце скатилось за горизонт, окрасив облака в красный и золотой цвета, эти две дау прибавили парусов и почти незаметно сокращали дистанцию, пока не стали отчетливо видны с палубы „Серафима“ даже в слабом свете. В подзорную трубу Хэл разглядел на их палубах множество людей.

— Думаю, скоро что-нибудь произойдет, — сказал он Неду Тайлеру. — Пусть экипаж поужинает, пока еще светло. Возможно, ночью потребуется вести бой.

Нед посерьезнел: даже сильный боевой корабль в ночном бою теряет преимущества, окруженный более слабыми, но многочисленными врагами. Под покровом темноты флот из маленьких дау может подобраться к большому судну, и масса вооруженных людей окажется на палубе, прежде чем пушкари сумеют их отогнать.

В этот момент с марса послышался крик: