Мутант
Шрифт:
Мун отпил кофе.
— Хм-м. Я думаю…
— Не стоит. Есть еще кое-что. Я не удивлюсь, если мне придется отослать Эла в специальную школу.
— С мальчиком что-то не так?
— Он превращается в великолепного правонарушителя. Его учитель вызывал меня сегодня утром. Запись было интересно послушать. Он говорит странно и странно себя ведет. Он позволяет себе мерзкие выходки по отношению к своим друзьям, если только они у него еще остались.
— Все дети жестоки.
— Дети не знают, что значит жестокость. Именно поэтому они жестоки; им неведомо сочувствие.
— Но все же это нельзя еще считать ненормальным.
— Я не сказал тебе самого худшего. Он становится очень эгоистичным. Слишком эгоистичным. Я не хочу, чтобы он превратился в одного из тех Болди без париков, о которых ты упоминал. — Беркхальтер не сказал о другой возможности — паранойе, безумии.
— Должно быть, он где-то набрался этих вещей. Дома? Едва ли, Эд. Где он еще бывает?
— Там же, где все. У него нормальное окружение.
— Я думаю, — сказал Мун, — что у Болди необычные возможности в деле обучения молодежи. Мысленная связь… а?
— Да. Но… я не знаю. Беда в том, — едва слышно продолжал Беркхальтер, — что я молюсь Богу, чтобы я не был не таким, как все. Мы не просили, чтобы нас сделали телепатами. Может быть, со стороны это кажется странным, но я просто личность — и у меня свой собственный микрокосмос. Люди, имеющие дело с социологией, склонны забывать об этом. Они умеют отвечать на общие вопросы, но ведь каждый конкретный человек — или Болди пока он живет, должен вести свою собственную войну сам. И это даже не совсем война. Это хуже; это необходимость наблюдать за собой каждую секунду, постоянно приспосабливаться к миру, который не хочет твоего присутствия.
Мун, по-видимому, чувствовал себя неловко.
— Тебе немного жаль себя, Эд?
Беркхальтер покачал головой.
— Да, Док. Но я с этим справлюсь.
— Мы оба справимся, — сказал Мун, но Беркхальтер не ожидал от него особой помощи. Мун с радостью оказал бы ее, но обычному человеку слишком трудно понять, что Болди — такой же человек. Существовало различие, которое люди искали и находили.
Во всяком случае, ему нужно было уладить все раньше, чем он увидится с Этель. Он мог легко скрыть то, что знал, но Этель почувствует мысленный барьер и удивится. Их брак был почти совершенным благодаря дополнительному взаимопониманию, и именно оно компенсировало неизбежную и часто ощущаемую отчужденность от остального мира.
— Как продвигается «Психоистория»? — помолчав, спросил Мун.
— Лучше, чем я ожидал. Я нашел к Куэйлу новый подход. Если я говорю о себе, это, похоже, вызывает его на разговор. Это придает ему достаточную уверенность, чтобы раскрыть мне свое сознание. Как бы то ни было, мы можем подготовить для Олдфилда те первые главы.
— Хорошо. Все равно подгонять нас он не может. Если нас заставить так быстро выпускать книги, то мы можем вернуться ко временам семантической неразберихи. А на это мы не пойдем!
— Ладно, — сказал Беркхальтер, поднимаясь. — Я его успокою. Увидимся.
— Насчет
— Не будем об этом, — Беркхальтер вышел, направившись по адресу, который высветил ему экран видеофона. Он потрогал висевший на поясе кинжал. Дуэль не пойдет на пользу Болди, но…
Приветственная мысль проникла в его сознание, и под аркой, ведущей на школьный двор, он остановился, чтобы улыбнуться Сэму Шейну, Болди из Нью-Орлеана, предпочитавшему ярко-рыжие парики. Они не утруждали себя разговором.
(Личный вопрос, касающийся психического, морального и физического благополучия.)
(Отблеск согласия.)
«А ты, Беркхальтер?»
На мгновение Беркхальтер увидел символ, которым Шейн обозначал его имя.
(Тень беды.)
(Теплое дружеское желание помочь.)
Между Болди возникла связь.
Беркхальтер подумал:
«Куда бы я ни пошел, всюду будет та же подозрительность. Мы уроды».
«Где-то еще хуже, — подумал Шейн. — В Модоке нас много. Люди по-прежнему более подозрительны там, где им не приходится общаться с нами каждый день».
«Мальчик…»
«У меня тоже проблема, — подумал Шейн. — Это беспокоит меня. Две мои девочки…»
«Хулиганят?»
«Да».
«Обычное неподчинение?»
«Не знаю. У многих из нас подобные осложнения со своими детьми».
«Побочный эффект мутации? Крайность второго поколения?»
«Сомнительно, — подумал Шейн, мысленно нахмурившись, пряча свою мысль под нерешительностью. — Мы обдумаем это позже. Пора идти».
Беркхальтер вздохнул и пошел дальше. Дома в Модоке тянулись вокруг индустриального центра, и он прошел через парк, чтобы сократить себе путь к месту назначения. В неуклюже изогнутом здании никого не оказалось, поэтому Беркхальтер отложил разговор с Рейли на потом и, взглянув на часы, повернул по склону холма к школе. Как он и ожидал, было время перемены, и он увидел Эла лежащим под деревом в стороне от одноклассников, занятых увлекательно-кровожадной игрой во Взрыв.
Он послал свою мысль вперед.
«Зеленый Человек уже почти достиг вершины горы. Мохнатые гномы мчались за ним по пятам, тщетно стараясь поразить его сверкающими огненными вспышками, но Зеленый Человек ловко уворачивался от них. Скалы наклонялись…»
— Эл!
«…внутрь, подталкиваемые гномами, готовые…»
— Эл! — Беркхальтер послал свою мысль вместе со словом, встряхнувшим сознание мальчика. К такому методу он прибегал очень редко, потому что ребенок практически беззащитен перед таким вторжением.
— Привет, папа, — сказал Эл. Он был ничуть не обеспокоен. — Что случилось?
— Сообщение от твоего учителя.
— Я ничего не делал.
— Он мне все объяснил. Послушай, малыш. Не забивай себе голову всяческими нелепостями.
— Я не забиваю.
— Не думаешь ли ты, что Болди лучше или хуже, чем все остальные?
Эл неловко пошевелил ногами. Он молчал.
— Ладно, — сказал Беркхальтер, — ответ таков: и то, и другое, и ничего. И вот почему. Болди может общаться мысленно, но он живет в мире, где большинство людей этого не могут.