Мутанты. Время собирать камни.

Типатов Владимир

— Раздевайся, я хочу осмотреть тебя.

— Вы же только сутки тому назад осматривали меня, — пожал плечами Руфат, обнажаясь по пояс.

— Не только сутки назад, а уже сутки назад. Меня зовут Екатерина Александровна, но, если мы с тобой подружимся, ты сможешь называть меня Катей, — приблизившись вплотную к Руфату, сказала начальник санчасти и расстегнула пуговицы на халате.

— Говорят, что дружить с вами очень опасно, — сказал Руфат.

— Кто говорит!? — спросила начальник санчасти и

глаза её яростно сверкнули.

— Земля слухом полнится, — уклончиво ответил Руфат.

— А эта земля тебе не сообщила, что ссориться со мной ещё опаснее?! — не сдержавшись, перешла на крик начальник санчасти.

— Из двух зол выбирают всегда наименьшее, — пожал плечами Руфат. — У нас ещё ничего не было, а гражданин полковник уже на меня волком смотрит, вот сюда на отдых определил, обещал вообще живым закопать, так что…

— Ты вначале определись, какое из двух зол для тебя меньшее, а уж потом решай, — уже спокойным голосом сказала начальник санчасти, накинула на себя халат и, рывком открыв дверь кабинета, приказала стоявшему за дверью прапорщику отвести Руфата обратно в камеру…

— Покажи список штрафников, — входя в дежурную комнату, приказала Екатерина Александровна. — Кто в какой камере находится?

— В четвёртой — девки, — начал докладывать прапорщик.

— Какие девки!? — повысила голос начальник санчасти. — Развели здесь бардак! Стань, как положено и докладывай, как учили!

— Извините, Екатерина Александровна, оговорился, — вытянулся в струнку побледневший и не на шутку испугавшийся прапорщик. Крутой нрав Императрицы знали все и, горе тому, кто попадал под её горячую руку.

— Докладывай, — погасив гнев, сказала Екатерина Александровна уже спокойным голосом.

— В четвёртой камере — двое «опущенных», в шестой камере — Сергеев, отказник от работы, в «боксике» — Каримов. Предписание есть, чтобы завтра утром, перевести его в девятую камеру.

— Почему в девятую?

— В девятой сидит команда Шамана. Так вроде бы, начальник приказал направить его на «правилку», — сказал, с некоторой заминкой, прапорщик и тут же торопливо добавил: — В камерах больных нет, все здоровы.

— Так исполняй приказ. Переведи Каримова прямо сейчас, чего тянуть резину до утра.

— А если товарищ полковник будет недоволен? — замялся прапорщик. — Видимо, он хотел поморозить узбека в холодильнике ещё одну ночь.

— Не переживай, с полковником я договорюсь, — сказала начальник санчасти и по губам её пробежала злорадная усмешка. — А Шаман пусть научит наглеца хорошим манерам, чтобы тот знал, как вести себя с женщиной. Оскорблять себя, я никому не позволю.

— Слушаюсь, — приложив ладонь к козырьку фуражки, сказал прапорщик. — Разрешите выполнять?

Екатерина Александровна молча кивнула головой и вышла из

«дежурки». Покинув помещение штрафного изолятора, она быстрым шагом направилась в свой кабинет, закрылась на ключ, достала из шкафа бутылку с коньяком и фужер, наполнила его до краёв жгучей жидкостью, махом опрокинула содержимое фужера в рот, тут же налила ещё один. Оскорблённое самолюбие властной женщины взывало к действию. Ещё ни разу в жизни она не была отвергнута мужчиной. Наоборот, она, пресытившись очередным любовником, выбрасывала того без всякого сожаления, как использованный презерватив.

— Ничего, голубчик, никуда ты от меня не денешься, я же видела, что ты тоже хочешь меня, — усмехнулась Екатерина Александровна, опускаясь в уютное кожаное кресло. — Гонор с тебя немного собьют, и тогда ты сам приползёшь ко мне на коленях, и будешь просить прощение.

…Остановившись возле камеры, прапорщик нарочито долго перебирал связку ключей, словно искал, и никак не мог найти нужный. Наконец, вставив ключ в замок, прапорщик потянул дверь на себя. Звякнув металлическими запорами, та распахнулась.

— Принимайте нового постояльца в свою компанию, — сказал прапорщик и посторонился, впуская Руфата в камеру.

— Тут и так воздуха не хватает, шестеро нас! — все, как один, возмутились в камере. — Куда же ещё седьмого!?

— Ничего, вам же теплее будет, — засмеялся прапорщик и, выходя из камеры, захлопнул за собой дверь.

— Ну, ты посмотри, что делают, суки! Половина трюмов свободна, а они уплотняют! Мало того, что закупорили нас, как сельдь в банку, так они ещё и издеваются!

Камера, куда перевели Руфата, была размером раза в три больше «боксика», в котором он провёл сутки, и выгодно отличалась от него. Здесь был не бетонный, а деревянный пол, на ночь заключённым выдавались лежаки, за невысоким бетонным барьером, туалет — забетонированная в полу клозетная чаша и в камере было тепло.

Осмотревшись, Руфат нашёл взглядом свободное место, молча опустился на корточки и, прислонившись спиной к стене, закрыл глаза. После всего пережитого, хотелось забыться и отдохнуть. Вскоре страсти вокруг уплотнения жилплощади улеглись, и всё внимание обитателей камеры переключилось на новичка.

— Ты, кто по жизни, будешь? — обратился к Руфату с вопросом один из обитателей камеры, совсем ещё молодой, но крепкого спортивного телосложения парень, с явно выраженной, кавказской внешностью. — Какой масти?

Открыв глаза и взглянув на парня исподлобья, Руфат промолчал. Решил, что ниже его достоинства, вступать в полемику с молодым — в камере были люди и постарше.

— Ты не молчи, ботало-то, открой. Или тебе западло разговаривать с нами?

— Тебе чего надо? — нахмурившись, спросил Руфат и встал.