Мутные воды дельты
Шрифт:
— Да что ж это такое?! — пронзительно возмущается тетя Тамара. — И не стыдно тебе — такой здоровый девчонку гоняешь! Я вот Нине Семеновне расскажу, как ты ребенка расшиб! Ну-ка, дите, подымайся!
Дите подымается. Его мятый цветастый сарафанчик в пыли, на колене — большая ссадина — асфальт содрал кожу основательно — месиво крови и грязи. Для меня такая ссадина — тьфу! — но Вита ревет так, словно ей отрезали ногу, сейчас она — жалкий несчастный ребенок, и это еще больше укрепляет дворничиху в мысли, что я — кровожадный убийца. Она грозит мне метлой, потом обнимает Виту за плечи и отводит
— Да не трогал я ее! — пытаюсь я оправдаться, одновременно отступая. — Че на меня-то сразу?!
— Я Веньке расскажу! — вопит Вита и на секунду перестает плакать. Тетя Тамара в этот момент не смотрит на нее. А лучше б посмотрела. Лицо у Виты хитрое, торжествующее, и боль на нем видна только чуть-чуть. Может, поди ж ты, и упала-то специально. Это — не история с притворством, тут Венька ничего своими глазами не видел, и за Виткину ссадину мне влетит. Я представляю, что она ему насочиняет, и внутренне холодею. Вот крыса!
— Крыса! — кричу я и пускаюсь наутек. Но дворничиха оказывается проворней, и мне в спину ударяет ледяная струя из шланга, окатывая меня с ног до головы.
— Ты у меня докричишься! — обещает тетя Тамара вслед. — Ишь! Ты докричишься у меня! Вот мать выйдет!..
Мое чудесное утреннее настроение испорчено, и хуже всего, что Гарька и Мишка уже вышли, все видели и теперь хихикают в сторонке. Нужно встряхнуться — черт с ними, с Виткой и Венькой! Идти на рыбалку с плохим настроением нельзя — рыба плохой настрой чует прекрасно — не подойдет к твоим крючкам.
Расставив закидушки, мы расположились вдоль парапета, соблюдая дистанцию, — у меня и Мишки — спиннинги, у Гарьки — длиннющая бамбуковая поплавушка. Наживка — толстые дождевые черви, розовые и живучие — оказавшись в воде, они продолжают отчаянно извиваться, и это должно быть очень завлекательным для проголодавшихся рыб.
Солнце еще не взошло, и река кажется серой, густой, от нее тянет утренней прохладой. Вдалеке, ближе к острову, видны несколько лодок. Я попытался найти среди них отцовскую, но не смог — слишком далеко. На той стороне остатки легкого тумана, и остров словно плывет сквозь него, как песчаный корабль. Сегодня река почему-то особенно широка, и я думаю, что ни за что не смогу ее переплыть. Я заговариваю на эту тему, но у остальных она поддержки почему-то не находит и быстро сходит на нет.
Метрах в восьми от нас расположился со своими удочками Архипыч — удочек у него, как всегда, больше, чем у всех — целый лес. Мы то и дело поглядываем на него с завистью — каждый, не задумываясь, отдал бы все что угодно, лишь бы вытащить осетра. Но сегодня Архипычу что-то не везет — верхушки его удочек неподвижны, а в нашем садке уже толкаются окуни, два подлещика и небольшой берш, польстившийся на червя, колючий и полосатый. И вот опять — Гарькин поплавок два раза приседает, а потом решительно ныряет вглубь, и Гарька, сжав губы, подсекает. На конце лески ходит здоровенный окунь, и верхушка удилища отчаянно дергается. Просто так этого окуня не вытащить.
— Мужики! — вопит Гарька. — Помогите! Уйдет!
Мишка бросает спиннинг, хватает круг и кидается ему на выручку. Он пытается подвести круг под окуня, но тот, соображая что к чему, мечется, колотя
— Да ты дурак, ты не с той стороны! — кричит Гарька и Мишка тут же огрызается:
— Да это ты не так подводишь! Тебе только бычков ловить! Сюда веди, куда ж ты его!..
Ситуацию разрешает неожиданное появление Веньки. Он молча отнимает у Мишки круг, и через несколько секунд окунь шлепается за парапет и бьется на асфальте, собирая мокрыми боками пыль и сухие веточки.
— Здоров! — говорит Венька довольно. Архипыч и рыбак слева подходят посмотреть на окуня. Архипыч снисходительно бросает:
— Ну, не мелкий.
Но тут звенит колокольчик его закидушки, и он убегает. Колокольчик сделан из использованной ружейной гильзы и звучит глухо, тускло. Архипыч снимает леску со сторожка и замирает, потом резко рвет ее на себя и начинает выбирать. А Венька, оставив окуня на попечение Гарьки, подходит ко мне. Я уже отставил спиннинг в сторону. Я знаю, что сейчас будет.
Разговор не затягивается — у всех дела. Я отделываюсь разбитой губой, у Веньки слегка расцарапано плечо — выше я не достал. Глядя, как он идет в сторону Архипыча, посмеиваясь надо мной, над моими недавними жалкими попытками превратить наказание в драку, я размазываю кровь по подбородку и свирепо сплевываю ярко-розовым в пыль. Я бы убил Веньку и эту крысу, его сестру, если б мог. Да, сейчас мое оскорбленное мужское достоинство вполне осознанно желает им смерти. Разбитая губа распухает и саднит — ужасно противно. Гарька и Мишка делают вид, что ничего не заметили, — это наш с Венькой разговор.
Я отправляю свою воблу в садок к остальной рыбе и смотрю в сторону Архипыча. Он уже не вытаскивает леску, а просто дергает — видать, зацепилось. На его лице разочарование. Я подхожу к нему и вместе со мной идет Мишка. Венька уже там, смотрит в воду, свесившись через парапет.
— Ну че? — Мишка качает курчавой головой. — Ушел?
— Пусто! — ворчит Архипыч, продолжая тянуть. — Зацепилась, зараза!
Леска начинает поддаваться, но очень туго, и Архипыч громко пыхтит. Мышцы на его руках под морщинистой дубленой кожей натягиваются, словно узловатые веревки.
— Нет, идет что-то, — бормочет он. Мокрая леска кольцами свивается на бетоне. — Черт, тяжело идет! Должно корягу тяну!
Если коряга большая, то леску придется рвать или спускаться в воду и отцеплять крючок. Сам Архипыч в воду, конечно, не полезет, а попросит кого-нибудь из нас.
Надо бы идти к своим удочкам, но мы остаемся стоять, зачарованно глядя в неподвижную воду. Никогда не знаешь, что может притащить с собой крючок. Вот уже видно — к поверхности идет что-то большое, идет неуклюже, равнодушно — не как живые существа. Но это не коряга — слишком светлое.