Мутные воды Меконга
Шрифт:
Он удовлетворенно кивнул:
— Столько же.
Мы пожали друг другу руки, и я пообещала подумать над его предложением, даже не пытаясь казаться искренней.
Вырвавшись на солнечный свет, я побежала в отель.
«Ким кафе» прославилось как мекка для бэкпекеров (туристов, с рюкзаками на плечах. — Ред.) и путешественников со скудным бюджетом. Его столики загромождали пол-улицы, и люди, сидящие за ними, были сплошь с европейскими лицами, пушистыми бородами и рыжими волосами, которые выглядели здесь довольно странно.
Я тихонько присела за столик
— Ага, улица Ко Гьянг. Три бакса за ночь, и можешь стелить свой спальник. Кофе бесплатный, но молоко покупаешь сам.
— Соглашайся на все, а когда приедешь на место, просто дай им пять тысяч. Счастливые часы с пяти до семи.
— Там всего за четыре тысячи постирают и высушат джинсы. Но если совсем грязные, потребуют пять…
Повсюду предприимчивые вьетнамцы спешили удовлетворить любую прихоть иностранцев. Неоновые вывески «СДАЕТСЯ КОМНАТА» гудели и подмигивали из каждого окна. В магазинах продавались пиратские диски и производился обмен зачитанными до дыр книжками. Доски для объявлений пестрели необходимыми сведениями, от «Мы поехали на дельту Меконга, вернемся 17-го» до «Держитесь подальше от ресторана „442“! Тамошние супы — как моча пантеры».
Велорикша на углу устроился в собственной коляске, водрузив на нос очки с толстыми стеклами и читая «Войну и мир» при свете лампы журнального киоска.
Из соседней коляски вылезла пухлая фигура и помахала мне. Мы с Биллом познакомились днем и, как все путешественники, завязали легкую и ни к чему не обязывающую дружбу. Он взглянул сначала на мою маленькую лавчонку торговца супом, потом на столики с иностранцами, явно разрываясь между знакомым лицом в страшноватой обстановке и более привычной атмосферой бэкпекерского кафе. Затем все-таки решился, заплатил велорикше и подошел ко мне. Я лениво выдвинула ногой табуретку из-под стола.
Билл был разведен, работал бухгалтером и обитал в гараже, переобустроенном под жилье. Потребностей у него было мало, желаний и того меньше. Он прилежно путешествовал один месяц в году, чтобы, по его словам, повидать экзотические страны и народы. Во Вьетнаме ему пока не слишком нравилось.
— Конечно, тут дешево, — безучастно сказал он, — но как таковой культуры и в помине нет. Вьетнамцам только и дела что ободрать тебя до нитки. — Он обвел рукой улицу: — Сама посмотри!
Я предположила, что во Вьетнаме есть жизнь и за пределами «Ким кафе».
— Нет, — твердо возразил Билл. — Я везде был. Тоннели Кути, храм Каодай, дельта Меконга, Нефритовая пагода…
Он выдавал названия, а я тем временем сверялась со списком на доске объявлений туристического агентства за его спиной.
— Ничего стоящего, — заключил он.
Принесли мой суп. Мне быстро стало ясно, почему мое заветное место под флюоресцентной лампой так и осталось незанятым, несмотря на вечерний наплыв посетителей. Дюжины мелких мошек суицидальным потоком бросались на лампочку из тонкого стекла, что висела прямо над моей головой. Те, кому удавалось ускользнуть от хитрых ящериц-гекконов, дождем падали мне в волосы, на колени и в суп. Вскоре маслянистая поверхность
Билл по-прежнему предавался меланхолии. Мне стало жалко, что его путешествие складывается так неудачно, и я, не подумав, предложила взять его с собой в попутчики и вместе отправиться на север.
— На велосипеде? — в ужасе возопил он, замахав руками, точно предлог для отказа можно было выловить из воздуха. — Нет, нет, у меня нет времени, — наконец сказал он, откинувшись на спинку стула с явным облегчением. — Далеко ли можно уехать за две недели? Что я успею посмотреть?
— Как насчет нескольких сотен миль настоящего Вьетнама — страны ленивых послеобеденных прогулок на повозках, запряженных буйволами, глухого звона колокольчиков и мягкого, шелковистого ила рисовых полей меж пальцев босых ног?
— Я должен ехать в Ханой, — неуклонно заявил он. — Ребята завтра едут на машине на побережье — два американца и осси. Они неделю будут колесить по стране, с остановкой в Дананге и Хюэ. Нельзя упускать такую возможность.
Перец на дне моей тарелки с супом, перемешанный с потонувшими мошками, оказался вовсе не таким острым, как я думала. Билл протянул хозяйке забегаловки голубую купюру в пять тысяч донгов и застыл в ожидании сдачи, обливаясь потом в знойном вечернем воздухе.
Я вслух заметила, что потеет он ради каких-то четырех центов.
— Не хочу, чтобы они привыкали к чаевым, — ответил он, даже не взглянув на женщину, которая весь вечер простояла, сгорбившись над дымящимся котлом с супом. Вырвав потрепанную купюру из ее запачканной жиром ладони, он удалился восвояси — открывать для себя Вьетнам из окна автомобиля, несущегося по шоссе № 1.
По возвращении в отель меня поджидал Гулик. Он стоял, опираясь рукой о двухколесного монстра. Это был мой велосипед. Развалюха цвета ветхого брезента с громоздким каркасом. Я настороженно обошла его кругом. Сиденье было рваное и все в шишках, пружины вот-вот прорвутся сквозь тонкий, как бумага, пластик. Я взобралась на него. Задняя часть тихонько зашаталась из стороны в сторону. Одна педаль двигалась по странной орбите, тормоза вроде нажимались, но совершенно не действовали в движении. Я откатила велосипед обратно.
Я спросила Гулика, нашел ли он тележку в дополнение к этому прекрасному колесному средству.
Он молча указал на шестидюймовый кусок фанеры, в прежней жизни бывший частью стены его спальни, а теперь прикрученный к раме обрывками ржавого провода.
Я восхитилась куском фанеры и еще раз спросила про тележку, о которой мы вроде договорились. Лицо Гулика перекосилось от ужаса. Тележка, заметил он, это всего лишь еще пара колес, которые в самый неподходящий момент могут сдуться. И мрачно пробурчал что-то про напрасный расход колесной мази. Растопырив пальцы, он сделал вид, что хватает что-то в воздухе, видимо желая продемонстрировать, что на тележку могут позариться воры. А еще — тут черты Гулика сложились в столь редкое для него выражение искренности — кое-кто из неразборчивых деревенских жителей может решить использовать тележку в качестве общественного туалета.