Муза художника
Шрифт:
Чтобы дать полную картину, Йон старается описать своему руководству в Копенгагене культ личности, созданный Николае и Еленой Чаушеску. Преувеличенно моложавое лицо главы государства, украшенное партийными лозунгами и патриотическими призывами, улыбается в духе Оруэлла [28] с больших транспарантов и рекламных щитов, красующихся на каждом общественном здании. Книжные магазины забиты книгами в красных переплетах, бережно хранящими на своих страницах мысли горячо любимого руководителя по поводу национального характера, культурного наследия и новой социалистической семьи.
28
Оруэлл
Именно сосредоточенность на семье вызывает у Йона наибольшие опасения: стремление правительства обеспечить рост «трудовых ресурсов» привело к бесчеловечной политике принудительного материнства. Одна из первых обязанностей Йона по прибытии заключалась в изучении подготовленного Экерсом отчета о речи Чаушеску, которую тот произнес перед Национальным советом женщин. Это была проповедь на тему: «Плодиться, товарищи женщины, — ваш патриотический долг». Президент многословно превозносил матерей-героинь, но правду об истинных мерах, поддерживающих его политику, в свою речь не включил. Работающие женщины репродуктивного возраста теперь подвергаются обязательным гинекологическим обследованиям по месту работы с целью обнаружения беременности на ранней стадии и дальнейшего контроля ее протекания. Женщин, которые уклоняются от выполнения своего гражданского долга и не могут забеременеть, допрашивают на предмет их сексуальной жизни и заставляют посещать лекции об оплодотворении.
Несмотря на это давление, перед лицом жесткого дефицита продовольствия, электроэнергии и жилплощади многие женщины считают невозможным взять на себя заботу о ребенке. Поскольку противозачаточные средства недоступны (а разрешение на прерывание беременности дается только женщинам старше сорока пяти лет или имеющим в настоящее время по крайней мере пятерых маленьких детей), количество отчаянных, рискованных абортов на текущий момент превышает общее число живорожденных. Каждая из этих противозаконных операций обходится в одну драгоценную пачку сигарет «Кент» — универсальную здешнюю валюту черного рынка.
Теперь в каждой больнице в отделении акушерства и гинекологии состоит на службе представитель государства или полиции. Работа этого официального лица заключается в том, чтобы допрашивать пациенток, поступивших с подозрением на осложнения после противозаконного аборта. Таким образом проводится в жизнь правительственное постановление о неоказании мер по спасению жизни пациентке, пока та не назовет имена всех вовлеченных в ее преступление. Из-за страха пострадавших обращаться в больницу, отказа выдавать тех, кто пытался им помочь, и задержек, вызванных необходимостью снимать с пациенток показания до предоставления помощи, женщины в больших количествах умирают.
Иногда, глядя на Софию, Йон испытывает непреодолимое желание облегчить душу и поделиться с ней своими переживаниями, но встает вопрос о ее эмоциональной устойчивости. Просить жену о сочувствии к женщинам, которые физически способны, но отказываются рожать, было бы слишком. Он не может рассказать ей о том, какой груз лежит у него на душе. Вместо этого Йон приходит домой и напоминает себе о спрятанных микрофонах. В конце долгого дня выходить на прогулку в парк слишком трудно, и, конечно, с его стороны было бы неблагоразумно еще больше огорчать или озлоблять Софию, которая и так уже перенесла тяжелую утрату в личной жизни. Она заслуживает того, чтобы ее окружали уют и покой. Поэтому Йон старается радоваться гостям, этой веренице знакомых лиц, новоприбывших и сезонных иностранцев, которых они каждую неделю приглашают к себе домой на портвейн со стилтоном [29] или чай с масляным печеньем из жестяных коробок ярко-синего цвета.
29
Стилтон —
Сегодня днем, закончив печатать и подписав доклад об экономической и политической ситуации в Румынии, Йон расправляет углы документа и кладет его на стол перед собой. В доме даже еще тише, чем обычно. В тусклом свете кабинета его картины словно светятся. По непонятной причине прикосновение к старой монете, его особому талисману, больше не дает Йону четкого осознания того, как поступить. Чувствуя опустошенность в сердце, он не видит иной альтернативы, кроме как еще усердней выполнять свои обязанности.
Единственное его утешение в эти дни — визиты Муров. Йон ловит себя на том, что с нетерпением ждет их прихода, особенно Маргарет, с ее заразительным смехом и энергичной речью. Она одевает Фрейю в платья, которые представляют собой миниатюрные версии ее собственных нарядов, и не отпускает ребенка от себя ни на шаг, хотя иногда Йон задается вопросом, кто кого в этой парочке оберегает. Переступая порог их дома, Муры радуют Алстедов одним своим присутствием. Всем очевидно — и они подшучивают над этим, — как откровенно Йон хочет быть поближе к Маргарет, как стремится ощутить на себе теплоту ее взгляда и прикосновения. Естественность и непосредственность этой женщины чудесным образом успокаивают его. Но Йон в равной степени наслаждается, глядя, как суровый нрав Софии смягчается, когда она вступает в какое-нибудь дружеское соревнование с Фрейей, чтобы порадовать свою любимицу, или расхваливает девочку за то, что та выучила или узнала что-то новое с тех пор, как они виделись в последний раз, или же берет верх над Логаном — который в остальном сохраняет ироническую дистанцию, — первой сообщая политическую остроту дня.
Если Маргарет относится к Фрейе чуть ли не как к части своего физического тела, Логан воспринимает ее как продолжение своего живого ума. Девочка постоянно бьется над головоломками отца, над перечнем того, что нужно запомнить, над ответами, которые необходимо выяснить. Логан к тому же легче поддается переменам настроения, чем его жена, и менее предсказуем, особенно по отношению к хозяевам дома. Йону трудно понять, испытывает ли этот человек к нему какую-то личную неприязнь или же он культивирует свой саркастический тон повсюду и это своего рода реакция на обстановку, в которой они существуют. Логан имеет склонность подвести их с Йоном беседу к грани оскорбления, а потом в последний момент отступить, пустив в ход какую-нибудь остроумную игру слов, что приводит в восторг дам.
Софию больше всех забавляют шутки Логана, которые в основном разоблачают кумовство, жадность и корыстолюбие клана Чаушеску. Ей также доставляют удовольствие приводимые Логаном абсурдные примеры того, как его коллеги на факультете умудряются по абсолютно любой академической теме сослаться на президента Чаушеску, гарантируя тем самым публикацию своих работ. Йона начало раздражать, что его жена, кажется, воспринимает лишь комическую абсурдность этой культуры и не замечает лежащую под этим глубинную унизительную политику. Он также ощущает, что, когда они смеются над ним — а Йон часто выступает в роли дурачка, — в смехе Софии слышатся теперь горькие нотки, будто она в нем разочаровалась.
Йон знает, что несправедливо обвинять Софию в бездушии и поверхностности. В конце концов, ведь он-то каждый день получает детальную информацию о лишениях и ограничениях румынского народа; это знание становится его ношей. Только сверхчеловеческая интуиция позволила бы Софии разглядеть извилистый лабиринт, таящийся под бухарестскими проспектами. Возможно, Йон единственный, кто мог бы ее просветить, рассказать правду, но теперь есть множество причин, больше, чем когда-либо, которые делают это невозможным.