Муза киберпанка
Шрифт:
Муза сидела за компьютером и что-то сосредоточенно делала. Уверенно водила мышкой, бодро, очень быстро и почти бесшумно стучала по клавишам.
— Во даёшь! — восхитился Василий, прикрыв дверь.
— Здравствуй, здравствуй, — она не повернула головы. — Что ты, что Кальяненко… оба безрукие. Ладно, я всё уже настроила. Всё, можешь работать!
— Ты и в этом разбираешься?!
— А что, нельзя? Доживёшь до моих лет… — она фыркнула, поправила очки. — Всё, садись работай. Понравилось ей? Ты же сам потом приготовил, да?
— Откуда ты… да, понравилось. С тобой просила познакомить, — Муза
— Не так быстро, — она присела на соседний табурет. — У меня дела, прости. Смотри-ка, сам всё понял!
— С другими работаешь?
— Могу и по лбу дать, — Муза перестала улыбаться. — Ты что думаешь, я просто настроиться тебе помогаю? Забыл, кто я?
Она живёт, понял Василий. Догадка пришла неожиданно. Она живёт во всём, что я пишу. Чёрт, во всём, что люди пишут с ней!
— Без чертей! — она заехала ему кулаком в бок. — Забудь это слово! Мне неудачники не нужны! Вот то-то же. Да. Зачем я тебе показалась… работал бы, как все, и всем было бы спокойнее.
— Тебя нужно видеть, да? Хоть когда-то? По-настоящему верить?
Она кивнула, и в глазах её Василий увидел… слёзы. На столе всегда есть стопка салфеток. Неуверенно протянул одну Музе.
— Спасибо, — она покивала. — Всё понимаешь. Больше бы вас таких! А то иногда сама думаю, что меня нет на самом деле.
Странно, но на «вас таких» Василий не обиделся.
— И много нас таких? — поинтересовался он.
— Трое, — тут же отозвалась Муза. — Теперь четверо. Кальяненко по мне скучает, к нему обычно захожу… Всё, что-то я расклеилась. А мы от графика отстаём! Садись работай, Василий. А я пока чай сделаю.
«Я на работе». Василий только головой покачал. Вот иногда хочется взять и стукнуть… легонечко, по лбу. Или сказать ей, кто она такая!
— Ну и скажи, — Муза, стоя к нему спиной, рассмеялась. — Скажи, скажи. Вот то-то! Всё, прости, я что-то сегодня злая. Но мы на самом деле отстаём от графика. Как перестанем отставать, вот тогда и познакомишь.
«Валентность» шла полным ходом. На всех парах. Поначалу Василий хотел был отойти в соседний жанр, ну или как они называются — стимпанк. Как в «Лиге выдающихся джентльменов». Но отчего-то устыдился и продолжил.
Итак, вот она, идея: связь между людьми и со Всемирной Сетью устанавливаем, создавая в мозг человека и нервной системе вообще специальные клетки. Поговорил с биологами, спасибо Ольге Владимировне, свела с кем нужно. Можно! Теоретически вполне возможно, правда, не при нынешних технологиях. Ну вот и славно.
И началось всё с так называемого простого человека, который, сидя в лаборатории, варил для зарубежных заказчиков мудрёную органику, и на досуге, покопавшись в справочниках, стал задумываться, а что она, органика эта, может с человеком сделать?
А к тому моменту уже начали исполняться зловещие планы, и люди, «подключенные» химическим образом, уже становились частью всемирной сети и транслировали туда, и принимали оттуда директивы, не сразу догадываясь, что ими управляют. Ловко, но управляют. И вот лаборант, самолично участвующий в организации этого электронно-химического конца света, стал первым сыщиком, который двинулся по следу.
— …Вот объясни! — потребовала Нина. Она стала главным
— Вася, ну я правда не хотела! — испугалась однажды Нина, после того, как Василий, после очередного сеанса такой критики, удалился мрачно на кухню и уселся, выключив монитор, глядя в пустоту и потребляя чай, чашку за чашкой. — Извини, пожалуйста!
…Я вот тебе скривлюсь, говорила Муза накануне. Вот она не извинялась — ну, почти никогда. Сам прочти! Нет, вслух! Она не слышит, ты забыл, что время там не идёт? Вот прочти! Всё подряд! «Вс-вс-вс», трижды в одном предложении, из шести слов! Язык не споткнулся? Ещё прочти! А это? «Жи-жу-жо». Ага, улыбается он. Читать противно! А читать надо вслух! Всё вслух! Вот тогда и поймёшь, какой у тебя язык! Вот ещё, не буду я ничего подсказывать. Я не корректор! Не хочешь, не правь, но я так просто не отстану!
— Нина, — он очнулся. От странного и неприятного чувства. Не сразу нашлось ему название — жалость, что ли. К себе самому. К своим гениальным и непонятным словесным структурам. — Извини, пожалуйста. Всё правильно.
— Что? — улыбнулась она, вытирая покрасневшие глаза.
— Если критика приводит в ярость, значит, всё совершенно верно. Мне говорили.
— Кто? Муза?
Василий кивнул.
— Слушай, ну познакомь уже нас с ней! — Нина смотрела серьёзно. — Ну вот, опять дуешься! Ты с ней по ночам общаешься, да?
Ничего от неё не скроешь. Да и нужно ли?
— Хоть бы раз вовремя проснуться… — она поморгала. — Слушай, только честно! Я тебе правда не мешаю, когда по ночам тут появляюсь? Если тебе одному лучше работается…
…Всё, говорила Муза, на сегодня хватит. Иди к ней. Да, пока сам не поймёшь, как надо обращаться с теми, кто тебя любит, буду напоминать.
— А ты кого любишь? — спросил он тогда в ответ. И Муза впервые не нашлась с ответом. Он даже подумал, что сказал, наконец-то, то единственное, что нельзя было говорить. Она отвернулась, вернулась к окну и, Василий это не сразу осознал, на несколько коротких секунд стала той, в пеплосе — очень похожей на Нину, но ослепительно белокожей, как мрамор, и лицом — точь-в-точь как на тех барельефах, статуях и прочих картинах, где её изображали. И вернулась в свой «рабочий» облик, толстушки в очках. Правда, на майке у неё теперь был портрет её самой, в том, настоящем виде. Муза посмотрела на майку, и там возник портрет Робертино Лоретти. Василий протёр глаза, хотя вроде бы уже привык к этим её чудесам.
— Прости, я не… — она прижала палец к его губам и улыбнулась. И вытерла слёзы. Ясно, что не скажет. Но и не обиделась. Глазами указала Василию на дверь, и тот послушно ушёл. Впрочем, его ночная вахта так и так уже окончилась.
Больше он этот вопрос не задавал.
— Не мешаешь, — он обнял её. — Просто я жаворонок, а ты…
— Только скажи про сову! — она оттолкнула его, и тут же рассмеялась. — Ладно. Всё, хватит о книге, правда. Пусть полежит до завтра.