Музей братьев Клак
Шрифт:
Перед глазами Люка встала ужасная картина: престарелые леди в белых чепцах и плиссированных платьях учат его сбивать масло. В полутёмных сараях непривычно медленно говорящие чудики показывают, как сучить верёвки. Если повезёт, можно посмотреть, как кузнец колотит большим молотком по конской подкове.
— История просто невероятная, — сказал отец, жадно озираясь по сторонам.
Дальше разговор шёл в основном о погоде. Они въехали в ворота и встали у какого-то домишки с соломенной крышей. Вывеска обещала: «Билеты. Буфет. Сувениры». На всей парковке — Люк не мог этого не заметить — гордо красовались целых три автомобиля.
— Билеты
— Спасибо вам большое, — расшаркался отец. — Премного обязаны.
Люка передёрнуло. Что, он правда только что сказал: «Премного обязаны»?!
— Может, ты себе ещё и ковбойскую шляпу купишь? — пробурчал Люк, переступая порог.
Родитель в ответ испепелил его взглядом.
Комната оказалась заставлена белыми пластмассовыми столами и стульями. Несколько полок кичились унылыми книгами по местной истории с чёрно-белыми фото бескрайних полей на обложке. Ещё имелся автомат с колой и стенд со всякими чипсами и шоколадками.
— Вечерок, Уилфред, — поприветствовал их шофёра старик за прилавком.
— Юрайя. Я привёз этих ребят прямо с поезда. Это Юрайя Клак, — обернулся он к ним, — он тут всему хозяин.
Старик перевёл взгляд на новоприбывших и особенно пристально глянул почему-то на Люка.
— Мы хотели бы посмотреть музей, — радостно сообщил отец.
— А мальцу сколько лет?
— Четырнадцать.
— Двадцать долларов, будьте любезны.
Юрайя Клак напомнил Люку дедулю — каким тот был, пока не помер: высоченный, мосластый, будто кожу ему выдали на размер меньше, чем скелет. Щёки запавшие, так что скулы выпирают, как набалдашники из сияющего, старого, отполированного дерева. И костяшки пальцев такие же.
— Начинайте с усадьбы, — сказал Юрайя Клак. — За дверями направо.
По обеим сторонам гравийной дорожки, ведущей к большому дому, выстроились плуги, телеги и прочая полевая машинерия — настолько скучная, что Люк даже головы не повернул. Отец, напротив, всё внимательно осмотрел — словно хоть что-то в этом понимал. Да он и морковного семечка за всю жизнь в грядку не бросил, а всё туда же!
— Вот это, наверное, будет большой плуг, — объявил отец торжественным тоном музейного экскурсовода. — А вон то, рядом, средний плуг…
— А дальше ржавый и сломанный плуг… — ухмыльнулся Люк.
— …первый трактор, использованный в фермерском хозяйстве…
— …и превосходная коллекция колючей проволоки!
Было что-то пугающее в том, как все эти железяки аккуратно разложены на фанере с пронумерованными узлами и сочленениями — каждая способна причинить смерть.
— Некоторые образцы действительно великолепны, — пафосно заявил Люк.
— Изумительное собрание, — не отстал отец.
Некоторое время они хохотали в один голос. В первый, практически, раз с начала путешествия. Не так уж всё и плохо, подумал Люк. Он ещё вернётся и расскажет друзьям про этот музей — реально самый убогий в мире!
Усадьба оказалась чертовски большой каменной махиной. Нижний этаж — сплошь столы-козлы, заставленные всякой мелочёвкой. С точки зрения Люка — один в один школьная ярмарка поделок: крошечные тележки с запряжёнными в них лошадками, модели фермерских домиков и лавок, древние жестянки вокруг. Индейские куклы перемежаются диснеевскими игрушками, рядом допотопная касса, дальше табельные
— Есть на свете что-нибудь, чего они не собирают? — громко поинтересовался Люк.
— Марки, наверное. Не припомню тут ни одной марки.
— Сдаётся мне, это вообще никакой не музей, правда? — продолжил Люк уже шёпотом.
Отец покачал головой.
— По мне, так просто куча барахла.
Люк нехотя проследовал наверх, на следующий этаж, и принялся нарезать круги по главному холлу. Большинство комнат загорожены шнуром, так что можно только заглядывать внутрь, глазея на мебель: вон кровать, вон туалетный столик с водружённым на него умывальным тазом, вон стол со сдвижной крышкой, а на нём — плесневелые книжки. Куча манекенов в исторических костюмах. Пластик на лицах и пальцах облупился, кое-где руки не слишком аккуратно подсоединили, так что они торчат под странными углами и кажется, что манекенам неудобно.
Люк всё время включал телефон, чтобы проверить время, — не хотелось бы проморгать шофёра обратно, на станцию. Тут наверняка даже сети нет. По залу бродила только ещё одна семья — мама, папа, дочка, и девочке явно было не веселее, чем ему. Товарищи по несчастью молча обменялись понимающими взглядами. Уж на что гнусно в поезде, но застрять здесь было бы ещё гнуснее.
Однако уже в следующем зале брови у Люка поползли вверх. Там оказался бродячий цирк с разными палатками, и на каждой — линялый, но до сих пор кричаще-яркий плакат: «Корделия, женщина-змея», «Кардиффский великан», «Вечное сердце». Люк жадно запорхал от палатки к палатке. Женщина-змея разочаровала сразу: несколько больших лоскутьев змеиной кожи грубо сшиты в подобие человеческого торса. Кардиффский великан впечатлил несколько больше — огромное тело, будто вмёрзшее в глыбу камня. Похоже на те человеческие окаменелости, которые выкопали в Помпеях после извержения вулкана. Зато вечное сердце — вот где самая жуть. Плавает себе в большущей канистре мутной воды и выглядит совершенно настоящим, пухлым таким и влажным. Да ещё на маленькой табличке под ним написано:
«Сердце поэта Перси Биши Шелли, оставшееся нетленным даже после кремации тела. Иногда оно бьётся».
В дальнем конце экспозиции красовалась деревянная будка без окон. Надпись на двери гласила:
«Мальчик-призрак».
Люк подёргал за ручку, но дверь оказалась заперта.
— Это за дополнительную плату, — произнёс голос Юрайи Клака, внезапно материализовавшегося сбоку. Пахло от хозяина музея свежевыстиранным бельём и пилюлями от кашля.
— Что такое мальчик-призрак? — недоверчиво спросил Люк.
— Это гвоздь экспозиции. Дополнительная плата — два доллара. За три пущу обоих.
— Честная сделка, — согласился отец, подходя.
Люк не сомневался, что внутри окажется очередная старая кукла, но пока мистер Клак трясущимися руками отпирал будку, холодок предвкушения всё-таки забегал у него по спине. Отец подмигнул ему, и Люк переступил порог. Внутри горела в китайском фонарике одна-единственная лампочка, отбрасывая тусклый красный свет. Пахло благовониями, но запах плесени они перебить всё равно не могли.