Музей «Шпионский Токио»

Куланов Александр Евгеньевич

На этой вполне мирной ноте история с борьбой синоби против русского флота образца 1858 года закончилась. Неудачи Савамура показали, что способы ведения разведки надо менять, а такие сложные технические устройства, как военные корабли, необходимо осматривать долго и тщательно. И надо сказать, со временем японцы всему этому отлично научились. Но предварительно им предстояло набить немало шишек. И не только на своих головах.

Врубиться в историю

Самый известный по степени неприятности и самый неприятный из известных инцидентов, связанный с русскими гостями Японии, случился в 1891 году. И до и после от ударов самурайских мечей, выстрелов револьверов и даже на виселице здесь гибли наши, но, как правило, моряки – народ простой и никому не известный. Поэтому то, что произошло на этот раз, шокировало весь цивилизованный мир. Еще бы: одним главным героем ужасных событий стал наследник российского трона, а вторым – японец смутного происхождения и, по некоторым данным, чуть ли не настоящий ниндзя. Что же тогда произошло?

23 октября по старому стилю, или 4

ноября по новому, сын русского царя Александра III, цесаревич (наследник престола) Николай Александрович, отправился в долгое заграничное путешествие. Маршрут пролегал в основном по странам Ближнего, Среднего и Дальнего Востока, а оттого иногда эту поездку называют Восточным вояжем цесаревича. Довольно подробно и по «горячим следам» она описана в книге служившего в свите князя Эспера Эсперовича Ухтомского под названием «Путешествие на Восток Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича. 1890–1891»^[7]. Главные задачи вояжа – ознакомиться с жизнью удаленных от мест, где вершились тогда судьбы мира, но в то же время чрезвычайно важных для мировой политики регионов, показать свое благорасположение тамошним правителям и, по возможности, упрочить неофициальные контакты с ними. Конечной целью среди заморских стран должна была стать Япония. Отношения с ней складывались непросто, соперничество на китайском и корейском направлениях вырисовывалось вполне явственно, однако японских принцев в Петербурге и Москве к тому времени уже принимали и чествовали с большой помпой. Этим в глазах японской аристократии Россия выгодно отличалась от Великобритании или Соединенных Штатов, для которых Токио хоть и числился в друзьях и союзниках, но все же воспринимался несколько холодно и вторично: в то время на Западе царили весьма обидные для японцев расистские настроения. Общение цесаревича с тэнно – а в Японии Николай планировал встретиться с великим императором Мэйдзи, при котором страна сбросила с себя феодальное кимоно и облачилась в сюртук респектабельного буржуазного общества, – должно было подсластить Токио эту горькую пилюлю. Покинув их страну и достигнув берегов русского Приморья, Николай Александрович должен был дать символическое начало строительству Транссибирской магистрали (Великому сибирскому пути). А уж это, в свою очередь, должно было принести в Китай и Корею не только русскую цивилизацию, но и русские штыки – защиту от тех же японцев.

В начале путешествия Николай Александрович со свитой быстро пересек Европу с севера на юг, затем пересел на борт фрегата «Память Азова», поджидавшего его в сопровождении небольшой эскадры, в Греции навестил своих монарших родственников и захватил в путешествие одного из них – принца Георга, Джорджа или, как называл его сам цесаревич, кузена Джорджи. Георгу был 21 год, Николаю – 22, и молодые люди неделю за неделей весело проводили время вдвоем, посетив по пути Египет, Индию, Цейлон, Яву, Бангкок и китайские Ханькоу и Нанкин. 15 (27) апреля подуставшие и изрядно пресыщенные увиденным, попробованным и полученным в подарок, они прибыли в Нагасаки.

Трудно сказать, было ли в истории наших с Японией контактов время, которое абсолютно благоприятствовало бы визитам на высоком государственном уровне. Разве что краткий период с 1909 по 1917 год, часто называемый Золотым веком российско-японских отношений, когда градус вражды, резко подскочивший во время Русско-японской войны, упал, и побежденные русские уже не рассматривались как представляющие хоть какую-то опасность для Великой Японии. Во все прочие годы обязательно находились и те, кто приветствовал сближение с Россией, и те, кто яростно, порой ценой пролитой крови, готов был ему противостоять. Так получилось и с Николаем Александровичем. Узнав о том, что в Японию едет наследник русского престола, всполошились местные ультрапатриоты. В ноябре 1890 года они попытались атаковать русское посольство в Токио, но ограничились в основном криками и угрозами убить цесаревича. Посланник России Дмитрий Егорович Шевич не на шутку встревожился, а поскольку правые и не думали утихомириваться, 16 (28) февраля 1891 года доложил о крайне неспокойной внутриполитической обстановке и распространении среди японцев антирусских настроений. Он даже предложил японцам ввести в уголовное законодательство их страны статью, предусматривающую наказание за нападение на представителей царских семей и миссий иностранных государств. Посол верно оценивал перспективу развития событий и считал, что японское правительство должно «серьезно позаботиться о доставлении себе легальных средств для укрощения каких-либо поползновений со стороны японских анархистов оскорбить чем-либо неприкосновенную особу августейшего гостя Императора»⁷. Министру иностранных дел Японии Аоки Сюдзо удалось погасить зарождающийся конфликт заверением Шевича в полной безопасности Николая на время его пребывания в стране. Но министр ошибся.

Хорошенько отдохнув несколько дней в Нагасаки, принцы со свитой перебрались в городок Кагосима – столицу бывшего княжества Сацума, славного своими самурайскими традициями, невыносимо сложным диалектом (Сацума была тесно связана с королевством Рюкю на архипелаге Окинава и в местный говор проникла масса китайских и окинавских лингвистических закавык) и главным своим героем – великим маршалом Сайго Такамори. Один из творцов консервативной революции, приведшей к власти императора Мэйдзи и уничтожившей самураев как сословие, Сайго стал почитаем еще при жизни, но в 1877 году он возглавил восстание против действующего правительства, был побежден и погиб в бою (со многими оговорками можно сказать, что эти события послужили основой для сюжета голливудского блокбастера «Последний самурай»). Со временем слава Сайго перевесила его репутацию бунтовщика, и за два года до визита Николая его реабилитировали. Проблема

заключалась в том, что далеко не все в Японии считали, что Сайго вообще нуждался в прощении. Некоторые особенно горячие головы верили, что он не погиб, а лишь был ранен, чудом спасся, бежал через Окинаву в Китай, а затем в Россию, и теперь русский принц привез его на родину, чтобы тот поднял новое восстание против бюрократов и казнокрадов. Была даже напечатана гравюра, реалистично (по японским меркам) изображавшая прибытие Сайго и Николая в Кагосиму. По тем временам это был практически репортаж, а уж верить в него или нет, каждый читатель решал сам.

Пробыв в Кагосиме всего один, хотя и чрезвычайно насыщенный день («много ли надо, чтобы высадить на берег одного человека?» – смекнули местные сторонники теории заговоров), Николай и Георг отправились дальше. «Память Азова» бросил якорь в порту Кобэ, и 27 апреля (9 мая) русские прибыли в древнюю императорскую столицу – Киото.

Бегло посмотрев в первые два дня на местные достопримечательности, 11 мая по принятому в Японии европейскому летосчислению утомленные путешественники отправились в маленький городок Оцу, отделенный от Киото высоким холмом. Хотя между Киото и Оцу уже действовала железная дорога, принцев покатили на рикшах. В итоге путь занял два часа, каждую повозку приходилось толкать вдвоем вверх, а потом придерживать при спуске вниз с холма. Добравшись, наконец, до Оцу, путники пересели на небольшой катер, совершили круиз по крупнейшему в Японии озеру Бива и посетили буддийский храм Мии-дэра, с территории которого открывался чудесный вид на озеро. Оба оставались совершенно спокойны, благостны и ничего не подозревали о том, что события, которые чрезвычайно дорого обойдутся будущему русскому царю, уже начались.

Для оцепления по маршруту следования высочайших гостей в Оцу стянули с окрестностей все имевшиеся в наличии силы защиты правопорядка. Одним из рядовых, охранявших порядок в пути, стал полицейский по имени Цуда Сандзо (русские газеты на следующий день передадут его должностной статус как «японский городовой»). Цуда был немолод, ему шел уже тридцать седьмой год, и он служил в армии, когда в 1877 году в Кагосиме случилось восстание Сайго Такамори. Цуда участвовал в его подавлении, несмотря на то, что для него, как и для многих японцев, Сайго продолжал оставаться настоящим героем Реставрации. Но война есть война, приказ есть приказ и, преодолевая серьезный моральный конфликт, будущий полицейский храбро сражался, потерял в боях нескольких товарищей и был ранен сам. Для оправившегося от ранения Цуда Сандзо память о том, что произошло в 1877 году, стала священной и очень личной. И теперь то, что было так дорого и свято для него, грубо и бестрепетно растоптали грязные сапоги чужеземных варваров. Мало того что, как судачили в японском народе, русский принц привез в Кагосиму Сайго, а это, как ни крути, вмешательство во внутренние дела империи, так еще и во время поездки в Оцу русский решил побывать в Мии-дэра! Там, в этом священном месте, стоял (и сейчас стоит, только передвинут чуть выше по склону Миюкиямы) памятник однополчанам Цуда, погибшим в боях с мятежниками Сайго. И вместо того, чтобы отдать им должные почести, эти принцы (в тот момент Цуда еще не знал, кто из двоих Николай) нагло повернулись спиной к монументу и принялись рассматривать озеро Бива и Оцу в подзорные трубы, явно выведывая секреты японской обороны!

Когда в воспаленном воображении ветерана сложилась вся картина чудовищного поведения чужаков, участь русского принца была решена. По мере того как свита на рикшах спускалась в город, полицейское оцепление позади сворачивалось, «японские городовые» быстро перебегали вперед и снова занимали свои места по пути следования кортежа на расстоянии 18 метров друг от друга.

Спустившись в Оцу, Николай и Георг отправились на завтрак в дом губернатора. Там, на выставке-ярмарке местных производителей, греческий принц купил себе красивую и прочную бамбуковую трость, после чего гостей снова посадили на рикш и повезли обратно – в Киото. Цуда Сандзо к тому времени уже узнал порядок следования кортежа. Нужный ему человек – цесаревич Николай ехал в пятой по счету коляске, Георг – в шестой, родственник императора Мэйдзи принц Арисугава – в седьмой, но это уже не имело значения. Цуда интересовал только номер пятый. О том, что произошло дальше, оставил запись в своем дневнике сам Николай Александрович: «Мы… повернули налево в узкую улицу с толпами по обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы над ухом, повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который второй раз на меня замахнулся саблею: в обеих руках. Я только крикнул: “Что тебе?” И выпрыгнул через дженрикшу на мостовую; увидев, что урод направляется на меня и что его никто не останавливает, я бросился бежать по улице, придерживая кровь, брызнувшую из раны. Я хотел скрыться в толпе, но не мог, потому что японцы, сами перепуганные, разбежались во все стороны. Обернувшись на ходу еще раз, я заметил Джоржи, бежавшего за преследовавшим меня полицейским. Наконец, пробежав всего шагов 60, я остановился за углом переулка и оглянулся назад. Тогда, слава Богу, все было кончено: Джоржи – мой спаситель – одним ударом своей палки повалил мерзавца; и, когда я подходил к нему, наши дженрикши и несколько полицейских тащили того за ноги; один из них хватил его же саблей по шее»⁸.

Часто приходится слышать, что Цуда Сандзо напал на Николая с мечом. Это не так. «Урод» был вооружен штатной полицейской саблей, которую правильнее было назвать сабелькой и которая был отобрана у него рикшами после того, как Георг нанес решающий удар свежекупленной тростью. Она, кстати, вернулась потом в Грецию уже усыпанная бриллиантами – в знак благодарности Александра III за спасение жизни сына и будущего царя. Если бы в руках у Цуда был меч, последствия наверняка оказались значительно серьезнее. Но и так заключение придворного медика Рамбаха не оставляет сомнений в том, что Николаю крупно повезло: