Музейный артефакт
Шрифт:
Еще не открыв глаза, Фарид услышал щебетание птиц. Он чувствовал себя разбитым, болела голова… Что произошло? Он стал вспоминать… Сам Великий Шейх разделил с ним трапезу и позволил пить вино, запретное для каждого правоверного! Они сидели на подушках в углу библиотеки, как равные! Но могло ли такое быть? Или все это ему привиделось?
Он ощутил на лбу чье-то нежное прикосновение, приятное, как дуновение прохладного ветерка в знойный день. Фарид решился приоткрыть веки. То, что предстало его взору, было восхитительной сказкой. Над ним склонилась юная дева. Ее смуглое лицо с огромными черными глазами,
– Тебе плохо? – участливо спросила дева. – Видно, ты выпил много вина!
Она поднесла к его губам красивую голубую чашу.
– Сделай несколько глотков, и силы вновь вернутся к тебе…
Фарид не стал себя упрашивать, тем более что только сейчас почувствовал, как мучим жаждой. Он отхлебнул приятной ароматной жидкости. Прошло несколько мгновений, боль прошла, голова стала чистой и ясной, краски приобрели удивительную яркость, звуки – странное приятное звучание. Юная дева стала еще прекрасней, ее глаза лучились нежностью и преданностью.
Осмотревшись, юноша понял, что лежит на толстом ворсистом ковре среди благоухающих ярких цветов, под ветвями хвойных и плодовых деревьев. Маленькие красивые птички с пестрым оперением перескакивали с ветки на ветку, щебетали и распевали свои проникновенные песни. У изголовья журчал струями мраморный фонтан. Чистый прозрачный воздух напоен неземными благоуханиями, едва слышная приятная музыка создавала ощущение праздника. Сквозь окружающие заросли проглядывал белокаменный дворец с большими куполами.
– Где я? – спросил Фарид.
– В раю, – красавица погладила его по щеке, потом по шее…
Несмотря на то, что в душе Фарида царили мир, покой и блаженство, он напрягся.
– Как, разве я умер?
– Не знаю. А неужели тебе здесь плохо? – прохладная ладошка скользнула за отворот халата, погладила грудь, живот…
Только сейчас Фарид опустил взгляд с лица прекрасной смуглянки и рассмотрел ее всю, с головы до пят. Горячая волна ударила в голову: распашной халат-румча был пошит словно из паутины, он ничего не скрывал! Фарид впервые в жизни увидел женскую наготу: тонкую длинную шею, худенькие плечи, маленькие груди, похожие на монеты соски которых дерзко проглядывали сквозь тончайшую прозрачную ткань… Девушка сидела по-восточному, и он рассмотрел скрещенные маленькие ступни с красными ноготками и разведенные бедра, между которыми алел рубец – наверное, такой остался у него на плече после удара нагайкой…
На миг Фарид даже закрыл глаза. Ему посчастливилось увидеть то, что изначально, от рождения, было недоступно мальчику из бедной семьи! За прелюбодеяние в султанате побивали камнями, поэтому единственной возможностью узреть таинства женского тела являлся брак, но откуда у бедняков деньги на калым? Тысячам парней за всю жизнь не удавалось увидеть прелестей противоположного пола и ощутить женской ласки, довольствуясь услугами равнодушно жующей свою жвачку коровы в хлеву или усилиями собственных рук…
Вначале он испугался, что красавица оскорбится дерзостью его взгляда, но нет – девушка откровенно улыбалась, а ее рука скользнула вниз живота и нежно погладила самую напряженную часть его тела… Распахнув кисейную
Он целую вечность не отрывался от смуглого податливого тела, отзывающегося на каждое мужское прикосновение, как канун [55] отзывается на аккорды опытного музыканта. Струнами служил не только тот самый алый рубец, но и губы девушки, и ее тонкие пальцы, ступни, груди… Фарид сам не помнил, сколько сыграл мелодий. Пели птицы, журчал фонтан, шелестели листвой деревья. Они лежали, переводя дыхание, и его руки ненасытно скользили по гладкому телу, жадно изучая каждый бугорок, впадину, складку…
55
Канун – древний музыкальный инструмент на Востоке.
– Тебе хорошо, смелый воин?
– Лучше, чем когда бы то ни было!
– Когда ты погибнешь в бою с неверными – попадешь сюда навсегда…
– Как тебя зовут?
– Не знаю. Зови, как хочешь. Принести еды?
– Да, я готов съесть целую гору кукурузных лепешек!
Действительно, он был голоден, как в те времена, когда жил в Хомме.
Дева легко поднялась – как птица вспорхнула, и исчезла в густых зарослях сирени, даже не набросив на себя легкие, ничего не скрывающие одежды. Фарид тоже лежал, не прикрывая наготы, он смежил веки и задремал, а когда открыл глаза, перед ним стояла совсем другая девушка. Светловолосая, голубоглазая, с белой кожей – он никогда таких не видел. Ее руки и ноги были более округлыми, а груди гораздо больше, чем у предшественницы. Но прозрачные одежды были точно такие же.
В руках необычная девушка держала металлический поднос, на котором дымился ароматный шашлык, пшеничные лепешки и стоял графин с неведомой раньше рубиновой жидкостью – теперь Фарид знал, что это запретное для всех, но не для него, вино…
– Поешь, попей, – сладким голосом произнесла светловолосая и поставила поднос рядом с ним. – Я вижу, что ты голоден.
Фарид с жадностью набросился на еду. Он стаскивал зубами мясо с шампуров так, что раздавался скрежет, он жадно пил вино, которое подливала в серебряный кубок новая гурия. Наконец, он насытился, охмелел, и удовлетворенно откинулся на подушки.
– А где та дева? – спросил Фарид.
– Какая? – вроде бы удивилась белокожая.
– Другая. Смуглая и худенькая?
– Не знаю, о ком ты. А я тебе не нравлюсь?
– Нравишься, – ответил он, уже более уверенно снимая с белых плеч прозрачный халат и ловко развязывая шнурок шальвар…
Новый канун играл свои чудесные мелодии по-другому, что еще сильней возбуждало Фарида. Белокожая добавила к игровым струнам еще одну, казалось бы, совершенно для этого не предназначенную, но смазанная персиковым маслом, она заиграла не хуже других, внеся необычную и очень пикантную нотку в нежный райский концерт.