Муж и жена
Шрифт:
Гленн остался таким, каким был всегда. Лохматым музыкантом, который так никуда и не пробился. Один раз он случайно, на рубеже шестидесятых-семидесятых годов, появился в передаче «Любимые популярные певцы и музыканты», а вообще-то Гленн провел почти три десятка лет своей жизни, работая продавцом в магазине, торгующем гитарами, на Денмарк-стрит и играя для подростков «Лестницу в небо». Большую часть своей энергии каждые несколько лет он расходовал на создание очередной музыкальной группы, не говоря уже о создании новой семьи. Джину и ее мать он оставил много лет тому назад. Возможно, из-за
— Я хочу, чтобы он повидал моего отца. Я хочу, чтобы он знал, что у него есть еше один дедушка. Не только твой отец, Гарри.
— Хорошо. Я отвезу Пэта к Гленну.
— Спасибо.
— Как там у вас? Все в порядке? Бритни по-прежнему расстраивает Ричарда? Пэт мне все рассказал. Он все еще вылизывает свой пенис рядом с обеденным столом? Я, конечно, имею в виду не Ричарда, а собаку.
— Вот как раз собака — самая меньшая наша проблема.
Мой сын среди ночи позвал меня. Я выскользнул из кровати, заметив, как рядом заворочалась Сид, и, сам наполовину сонный, пошел к нему, осторожно ступая босыми ногами.
И все было так, словно мы никогда не расставались.
Его длинные светлые волосы от пота прилипли ко лбу. Я усадил его прямо, дал ему воды и потер ему спинку, как делал, когда он был совсем малюткой и ему следовало после кормления отрыгнуть воздух.
— В самолете невозможно спать, — пробормотал он во сне. — Это очень трудно, потому что все время движешься, и еще эта еда, и маленький телевизор. Правда, трудно уснуть, папочка?
— Сейчас все в порядке. Все хорошо.
Я прижал к себе моего мальчика и стал его убаюкивать, ощушая тепло его тела сквозь фланелевую пижамку, чувствуя, как с каждым вдохом и выдохом поднимается и опускается его грудь. Я ощущал, как всего меня заполняет всеобъемлющая любовь к нему.
Было четыре часа утра. Дом спал. Но я уже проснулся и вспомнил давнишние слова.
— Просто закрой глаза, и пусть они отдохнут, — сказал я моему мальчику.
18
Пегги оглядела толпу, окружавшую гигантское чертово колесо под названием «Лондонский глаз».
— Тут так много народу, — сказал она, беря меня за руку.
Я взглянул вверх на «Лондонский глаз», возвышавшийся над нами, а потом — вниз на ее встревоженное личико. Улыбнувшись, я сжал ее руку: — Скоро и мы будем там.
Она кивнула и еще крепче ухватилась за меня. Иногда Пегги вкладывала свою руку в мою, и тогда я начинал думать, что все образуется.
Она была такой маленькой, сообразительной, умудренной, доверчивой и такой красивой, что стоило ей взять меня за руку, как я был готов защищать ее до конца своих дней. Я держал эту теплую ладошку, и больше ничего вокруг не имело значения. Ни эпизодические посещения ее беспутного папаши. Ни непрекращающаяся война с Пэтом по поводу того, какой фильм смотреть вечером. И даже тот факт, что ее мама смотрит на нее так, как никогда не будет смотреть на моего сына. Пегги взяла меня за руку, и внутри меня произошла какая-то химическая реакция. Я почувствовал себя ее отцом.
Высоко над нами в ясном апрельском небе вращалось колесо. Оно вращалось так медленно, что с того
Толпа подошла вплотную к барьерам перед входом на посадку. Пэт возбужденно носился вдоль очереди, проверяя, насколько мы продвинулись. Сид читала брошюру о «Лондонском глазе», иногда произнося: «Вот это интересно», прежде чем зачитать нам какой-нибудь факт об архитекторах, строительстве или размерах колеса. Но, пока Сид читала, а Пэт носился вокруг, Пегги просто держала меня за руку.
Она была более невозмутимой, чем Пэт, но не это стало причиной того, что сегодня она была такой притихшей. В то время как моего сына целиком захватила шумиха аттракционов, Пегги вся эта суета немного нервировала.
— Сверху мы сможем увидеть наш дом, Пег, — сказал я ей. — И еще мы увидим Парламент, и все парки, и лондонские доки.
— И Биг-Бен? — спросила она тихо.
— И Биг-Бен тоже. — Я крепче сжал ее руку. — Все будет хорошо, Пег.
Но по ее виду нельзя было сказать, что она мне поверила.
Пэт примчался назад, счастливый и запыхавшийся. Сид взяла буклет под мышку. Другой рукой она обняла меня за талию и положила мне голову на плечо. Когда она подняла ко мне лицо, мы улыбнулись друг другу так, как улыбаются люди, уже давно любящие друг друга. В этой улыбке читался и вопрос, и ответ на него: «Тебе хорошо?» — «Благодаря тебе».
Тут моя жена шлепнула меня брошюрой по руке:
— Эй, не забудь, что на следующей неделе у Пегги в школе состоится спектакль. Очень важно, чтобы вы, ребята, там были, Я вас отшлепаю, если не придете!
— Мы ни за что не пропустим!
И я был в этом уверен. Сегодня мы все чувствовали себя одной семьей. И мне очень хотелось продлить это ощущение.
Мы близко подошли к колесу, и, чтобы увидеть его верхушку, следовало сильно отклониться назад. Было видно: оно совершенно точно движется.
— Почти дошли! — воскликнул Пэт.
Я держал Пегги за руку, а огромное колесо все вращалось, и, куда бы она ни посмотрела, везде над ней возвышался мир взрослых.
— Привет, ребятки, — произнес отец Джины, — Клево. Отлично. Как насчет чашечки чая? Травяной вам подойдет?
Гленн. Еще один дед Пэта. Легче запомнить его как ничтожного мерзавца, отца моей бывшей жены. Жалкое подобие мужчины, который дает основание подозревать всех остальных мужчин в способности совершить жуткое предательство. А вот то, что он дед Пэта, запомнить было гораздо труднее.
Мои родители так долго занимали одно из главных мест в жизни Пэта, являлись для него источником стабильности и безусловной любви на всем протяжении его жизни, что мне трудно было относиться к этому своенравному старику так же, как к моим родителям. Гленн не казался мне способным быть дедом. Скорее он походил на стареющего хиппи, верящего в то, что его старый усохший член является центром Вселенной. Если Гленну безразлична его собственная дочь, то почему он будет что-то делать для внука?