Муж штатного некроманта
Шрифт:
А за кулисами никогда не была вовсе.
Это было так странно.
Особенно странно, как с Людвигом общались. Многие сначала радовались, махали рукой, говорили, что рады видеть сегодня. Но протянутую руку в ответ пожал только один, да и то неуверенно. Все косились на ошейник, поглядывали так напряженно.
Его уже записали в убийцы и чудовища. Это немного задевало. Самое удивительное, что задевало меня, а уж, казалось бы, какое мне дело? Людвиг казался совершенно спокоен.
– Не обращайте внимание, леди Одетта, -
– Еще ничего не доказано! – буркнула я.
– Они все равно боятся. Мало ли. Обратного ведь не доказано тоже.
Оркестр рассаживался на сцене.
И как-то так вышло, что вокруг Людвига образовалась пустота. Все отодвинулись, как смогли. Не слишком далеко и не слишком явно, но заметно все равно. Он только усмехнулся. Он вообще на удивление спокойно на все это смотрел. То ли было все равно, то ли… даже не знаю.
Мне указали на место за занавесом, совсем рядом. Я должна быть наготове. Нам с Вебером выдали по стульчику. Забавно это… но хоть послушаю концерт, когда еще попаду.
Я сидела, смотрела… музыканты настраивали инструменты, просматривали ноты, тихонько наигрывали там что-то…
Я ждала.
Потом услышала, как открыли двери и в зале начали собираться люди, рассаживались по местам. Немного выглянула с краю. Зал большой, у нас в городе немало любителей музыки. Говард с женой в первом рядом. Он сидит чуть напряжено и прямо, вглядываясь, словно каждое мгновение ожидая подвоха. Конечно, ведь случись что – ему отвечать.
Правая ложа бенуара долго пустует, мэр с женой появляются перед самым началом.
Приглушают свет…
Я сижу в своем уголке рядом с Вебером, и вдруг такое удивительное чувство, как в детстве, что сейчас что-то начнется! Что-то удивительное и чудесное! Так, что сердце замирает, а потом начинает биться чаще.
Я смотрю на Людвига, он ловит мой взгляд, улыбается мне.
Поднимают занавес. Выходит дирижер.
И…
Людвиг берет скрипку, встает. В тишине легонько касается струн смычком. Тихо-тихо. Его скрипка поет… одинокая сначала, такая неторопливая, задумчивая песня. Потом подхватывает другая скрипка, третья… потом флейты… виолончель осторожным басом… Я сижу, слушаю все это…
Волшебство.
Почему я раньше не приходила сюда? Это так прекрасно.
Людвиг играет, прикрыв глаза, полностью отдавшись игре, словно лаская женщину. Так вдохновенно, самозабвенно. И песня первой скрипки ведет за собой.
Каждая нота – словно движение души.
Я сижу, едва ли не открыв рот. Случаю, забывая моргать даже.
Удивительно.
Одна мелодия заканчивается, начинается другая. Одни тягучие и грустные, что трогают до слез. Другие такие радостные, ритмичные, что так и тянет танцевать.
Прекрасно.
И когда, наконец, все стихает, я даже поверить не могу. Конец?
Сижу вытянувшись
– Ну что, проняло? – довольно фыркает Вебер рядом.
– Ага, - говорю я. – Я даже не думала, что так будет.
Аплодисменты, цветы.
Людвиг улыбается мне так счастливо. Словно невероятное чудо уже случилось. Свет и счастье в его глазах, щеки горят, красные пятна на щеках. Ох… хорошо, что я отключила ошейник, иначе ему бы так не сыграть.
Он мне кивает, словно говоря: «Спасибо, леди Одетта».
И я понимаю, что краснею в ответ.
Ты так прекрасен, Людвиг.
8
Сегодня я снова спала в участке. Удивительно, но спала довольно хорошо, наверно, просто устала за эти дни, столько событий, сколько в моей жизни давно не было. Это работы бывало много, но вот так, чтобы это затрагивало лично – уж не припомню. А сейчас затрагивало – уж себя я обманывать не стану. Думала, что не усну, но вырубилась почти сразу, как влезла под одеяло.
Ночью просыпалась, слышала как тихо-тихо, едва слышно, играет Людвиг. Потом какой-то шум и возмущенный голос дежурного. Слов почти не разобрать, но, судя по всему, требовал тишины. Что ж… дежурному хотелось поспать. А мне не мешало. Я бы даже пошла, поближе послушала, но не хотелось Людвигу мешать.
Поэтому посплю.
Я прошлую ночь почти не спала, так что сейчас отсыпалась за обе.
А утром меня разбудил Говард.
– Оди, вставай! Там труп привезли, тебе понравится!
Вид у него был одновременно хмурый и довольный, только Говард так умеет.
– Понравится? С чего ты взял? Кто там?
– Давай, давай! – Говард подмигнул. – Сама увидишь!
Я быстро встала, оделась.
Мамаша Лаубе.
Вот же, твою мать!
У меня даже нервный смех какой-то, не могу. Я даже зажала ладонью рот, закусила губу. Вот же…
Она уже лежала на столе, ее привезли, значит, узнали давно, успели все осмотреть и зафиксировать. Меня на место преступления обычно не зовут, я там ничем помочь не могу, следопыт из меня никакой. Меня уже потом зовут, покойников допрашивать.
Горло разодрано, на плечах и груди следы когтей.
Оборотень.
Это значит – не Людвиг. Потому что Людвиг у нас тут в камере сидит.
Он не виновен.
Поняла, что рада. Просто прыгать хочется!
И мне бы женщину пожалеть, но тут никак не выходит. Не понравилась она мне, а вот Людвиг… он – наоборот. Я рада, что все обернулось так. Теперь все очевидно.
Теперь бы только настоящего убийцу найти.
– Ее дома нашли, - сказал Говард. – Дверь не заперта, следов взлома нет, хотя и зашли и вышли через дверь, вокруг дома все чисто, не в окно лезли. Это значит, скорее всего, что она ему сама открыла. Знала его.