Мужчина для сезона метелей

Копейко Вера Васильевна

Тест за тестом — машины, лыжи, парапланы… Чего только не испытывал он. То, что с ним случилось, могло произойти везде — на земле, в воздухе, на воде. Когда ей сообщили о его гибели, она не удивилась, как будто ей сообщили результат: снегоход не прошел тест. Потом — испугалась. Но не того, что случилось с Сергеем, другого. Того, что если бы она поехала с ним, то Петруша остался бы сиротой.

Потом до нее дошло — это был последний тест, и странное чувство облегчения на миг — больше не будет никаких тестов. А уже следом — мысль: это последний,

опасный взлет экстремала Сергея Михеева. Ее мужа.

Гутя наблюдала за Петрушей с тревогой — чей характер он перенял, с облегчением замечала, что мальчик тянется к животным, ему нравятся тишина и покой.

Она тоже хочет тишины, покоя? — спросила себя Гутя. Может быть, ей заняться биодобавками для животных? Вложить часть денег от страховки в эту новую сферу, а потом, когда Петруша вырастет, он сможет…

Размечталась, Петруше только шесть. Что будет, как — никто не знает. А если вложить деньги и они пропадут?

Гутя снова щелкнула пультом, на экране появилась картинка Москвы. Кремль, Красная площадь, снег. Как на открытке и так же уютно. Или на самом деле переехать к матери в Москву? Поселиться по месту прописки? Там ведь и ее дом тоже.

Гутя хорошо знала историю московской жизни Борзовых. Отсчет начинался с прабабушки, со старого дома в Никольском. Она застала ее на этом свете, в детстве часто сидела у нее на коленях — полных, теплых.

Никольское близко от Москвы, особенно эта близость стала очевидной всем в начале девяностых годов прошлого века, а подтверждением тому — цена за сотку земли. Борзовы очень удачно продали дом, когда начался ажиотаж — на месте подмосковных хижин, опережая друг друга, росли дворцы.

Борзовы купили квартиру в Измайлово, но очень скоро оказались окнами на шумный оптовый рынок. Развешанные тряпки полоскались на ветру, на солнце, на дожде, под снегом. Тягучие голоса торговцев, рев автобусов и надсадный вой буксующих машин вселяли естественное желание — сбежать. Но прошел слух, что рынок снесут, на его месте построят элитный спортивный комплекс. Стало быть, цена на квартиры в окрестностях поднимется. Борзовы, призвала Тамара Игнатьевна, надо затаиться и ждать.

Они сами от себя не ожидали, что окажутся такими тонкими специалистами по купле-продаже недвижимости. Но, как выяснили совсем недавно, пытаясь не отстать от моды и вникнуть, кто были их предки, убедились — в который раз! — что таланты не всходят на ровном месте. В роду обнаружились крепкие люди — можайские купцы.

Поехать жить в Москву? — снова спросила себя Гутя. Мать предлагала: «Перебирайся, устроишься на работу… Петруша будет учиться в московской школе. Есть знакомые в престижной гимназии».

Может быть, на самом деле — взять и поехать? Тогда не надо думать о мужчине, с которым они снова встретились — на покатушках. Это хорошо, что Славик отвлек, она не успела дать свой телефон.

Вспомнив об этом, Гутя почувствовала тянущую боль в сердце. Ага, не дала, а сама каждый день ждет, что он позвонит.

Гутя вскочила с дивана

и кинулась в кухню.

— Послушайте, Тамара Игнатьевна, — торжественно-шутливо произнесла она. — А что, если я поеду к Полине, устроюсь в Москве на работу и…

Тамара Игнатьевна чуть не поперхнулась чаем.

— Вперед, дорогая. Если хочется — почему нет? Всякий опыт полезен, если он не смертелен.

19

Единственное, от чего Николай не захотел отказаться в своей нынешней жизни, так это от охоты. Николай перенял мужскую страсть у отца, который брал его с собой в лес, на озера, еще мальчиком. Когда ему исполнилось десять, отец подарил ружье, что противозаконно. Но кто станет исполнять законы в глухой красноярской тайге?

Его отец приехал в Дивногорск строить великую ГЭС, он сделал свое дело и остался там. Женился на молоденькой журналистке из местной газеты, она охотно ходила с ним в тайгу, даже стреляла рябчиков и самое неожиданное — попадала в них. Так мог ли сын таких родителей не жаждать — до дрожи — попасть в цель?

Сушниковы-старшие до сих пор живут в Дивногорске. Николай давно не был у них — не ближний свет. Мать мечтала, что Николаша станет журналистом. Причем не таким, как она — обычным сотрудником отдела писем в городской газете. Не-ет, маститым — ее любимое слово — из старых, как символ собственной мечты. Несбывшейся.

— Знаешь, когда я прилетела в Дивногорск, — рассказывала она ему много раз, — ГЭС еще только строили. Сюда прилетали корреспонденты целыми обозами, даже у меня, представляешь, брали интервью. — Мать делала паузу, потом набирала побольше воздуха и продолжала: — Приезжал маститый журналист из столичного издания.

Николай читал восторженные, как говорил отец, «всхлипы» этого деятеля пера о гидростанции на Енисее. Ничего общего с правдой его «сочинялка», как назвал он текст, не имела.

Но Николай благодарен этому невежде — если маститые так пишут, то ему нечего делать в журналистике. О чем он откровенно заявил матери, которая дулась на него два дня.

Сын огорчил мать, но порадовал отца — Николай закончил механико-математический факультет Московского университета. Потом женился и уехал в Вятку.

Когда начались перемены, отец жены помог открыть фирму, которая, к радости родителей-сибиряков, давала хорошие доходы. Они не спрашивали сына, каков именно доход, но, судя по подаркам, которые он им делал, неплохой.

Первое ружье у Николая сохранилось, хотя в руках побывало немало других. На севере области у него есть свое место на озере, где его всегда ждет егерь.

Он шел на лыжах и не мог отделаться от мысли, что на этот раз он отправлялся на охоту с чувством чего-то недоделанного, незавершенного. Конечно, причина ясна — не дозвонился до Августы. Он заполучил ее телефон наконец, но дома ее не было. Ему это не нравилось — а если она уехала в Москву, причем навсегда? Она ясно сказала, что прописана там.