Мужчина для сезона метелей
Шрифт:
На самом деле до этого момента он видел в ней женщину, а потом — нет.
Чувство, возникшее в тот миг, ему было знакомо. С ним он уезжал из Дивногорска от родителей в последний раз. Он смотрел на них с палубы катера, увозившего его в Красноярск. Судно еще не набрало скорости, он отчетливо различал мать — отсюда она казалась худенькой девочкой с хвостиком на затылке, похожей на юную журналистку, прикатившую из Москвы. Отец с бородой — он, напротив, ощущал себя солидным охотником-промысловиком, после того как ушел из филиала НИИ, с должности
Как будто что-то закончилось, думал тогда Николай. Но что? — спрашивал он себя. А то, что он уезжал от них, вот таких, навсегда. Потому что в следующий приезд они станут другими, и он тоже — другим. Каждую секунду все меняется, и все меняются. Для него это не просто слова, которые обычно произносят с легкой усмешкой. Теперь он знал непоправимый смысл этих слов. Еще вчера у него была жена Надя, которую он любил, которая любила его, а сегодня…
У него были дочери, которых они любили оба, а сейчас…
Николай словно стоял на зыбкой кочке посреди нескончаемого, топкого болота. Куда ни ступишь — везде трясина. Но самое страшное… нет, даже не страшное, скорее тягостное: они с женой оба — другие люди.
Надя сказала ему однажды:
— Когда я училась на биофаке, я писала курсовую работу о глубоководных рыбах. Знаешь, они не выживут в верхних слоях, точно так же, как мелководные — на глубине. Мы с тобой, Николай, теперь, как эти рыбы. Двое могут быть вместе только на одной глубине. Иначе — смерть.
Ей не жаль отпустить его. Жаль — его самого, понял он. Она не хотела, чтобы он остался один в чистом поле, как Надя говорила об одиноких людях. Она сказала, что заметит, когда он увидит ту женщину, которая может ему подойти.
Он смеялся, злился — какая самонадеянность. Но убедился: Надя знала, что говорит. Видимо, понял Николай, болезнь обостряет чувства. Она заметила в тот же день, когда он увидел Августу, что он встретил кого-то.
По его глазам, устремленным мимо нее? По возбужденному настроению? Или ответам невпопад на вопросы, на которые он отвечал всегда сразу и быстро? Может быть, по резкости, которую он позволял себе с ней после знакомства с Августой?
Она права, это следует признать — основой их брака была чувственность, жажда тела, игра тела, радость тела. Ничего такого больше нет и не будет.
Надя нашла журнал, который он взял на бензоколонке. Он знал, что искал там. Прочел весь, что-то смущало, вгоняло в краску своей неожиданностью, но больше — собственная реакция на новое для себя. Не зря говорят: самое возбуждающее средство — чтение эротических текстов.
Он примерил на себя все варианты возможных удовольствий и понял: ни один из них ему не годится. Он не сможет сделать с Надей то, что делают другие мужчины с другими женщинами. Как не мог купить себе резиновую Надю.
Николай не раз уверял ее: он помнит, что она нужна ему любая. Но он ошибался в самом себе. Нет, не любая. А только та, в которую он влюбился. Без жизни чувственной
Теперь, когда он совершил прорыв, как он назвал свидание с Гутей, Николай взглянул на свою жизнь иначе. Он увидел, что Надя говорит правду, он не нужен ей. Тогда зачем навязываться?
Он заметил, как меняется она при появлении Лекаря. Подумать только, Надя согласилась поехать с ним в загородный клуб. Лекарь… А… если он поставит Надю на ноги, что тогда? Но ответом ему стало лицо Августы, ее серые огромные глаза, полные желания, когда она открывалась для него в той избушке.
Ничего тогда.
Надя ждала разговора с Николаем с таким нетерпением, от которого уже отвыкла. Ей хотелось все расставить по местам как можно скорее. Окончательно.
Она пробежала глазами по экрану компьютера, потом отвернулась от монитора и посмотрела на балконную дверь. После туч, которые не пропускали солнце три дня подряд, оно проглянуло и так сильно било в южное окно, что обмануло доверчивого шершня. Эта крупная оса, а они давно живут на балконе, проснулась и билась в нагретое стекло. Шершень сердился, жужжал, требуя впустить его. Хочет в гости, усмехнулась Надя.
Нет уж, у них и так будут гости. Николай сказал, что Нина Александровна, его мать, по делам собирается в Москву и заедет к ним. Свекровь не была давно, пожалуй, с тех пор, как родились девочки. Она звонила. Надя вздрогнула — тот странный звонок со слезами… И слова о каком-то проклятии.
Она поморщилась. Надо же, так и не поискала в компьютере фамилию женщины, которую она назвала. Вытеснила в дальний угол памяти, Надя умела это делать. Но она точно помнит, что записала в свой толстый черный ежедневник. Надо найти и пробить фамилию по Интернету, Нина Александровна наверняка заговорит о ней, когда приедет.
Надя взяла ежедневник и принялась листать в обратную сторону. Вот, Борзова Тамара Игнатьевна. Она что, однофамилица Августы? Надя почувствовала, как пальцы, нависшие над клавишами, задрожали. Наверняка Нина Александровна сказала, что та женщина преподавала в университете русскую литературу. А она училась в Москве.
Надя набрала имя и фамилию и ждала, когда компьютер, пошевелив мозгами, выдаст ей ответ. Он выдал, она пробежала глазами по параграфам и…
Борзова, но… Августа. Чем она знаменита? Прочитала текст и похолодела.
Это… что же… случилось по ее вине тоже?
Надя почувствовала, как голова клонится к столу. Хотелось, как в детстве, положить голову на руки и закрыть глаза. Как страус, голову в песок, говорила мать. А отец качал головой: страус прячет голову не от страха, засовывая ее в песок, он прислушивается — не идет ли кто-то.