Мужчина и женщина

Шоун Робин

Меган выпрыгнула из экипажа и выкинула свои вещи.

Он выложил на измятую кровать черный сюртук, сшитый у английского портного, крахмальную сорочку и темные брюки. Рядом легли белый тобс, широкие белые шаровары и отрез белой ткани на тюрбан. Как можно отбросить последние сорок лет, словно их и не было? Как можно найти хоть какой-то

покой, если ему не суждено его найти? Как могла Меган выскользнуть из его объятий и постели, комнаты и жизни, будто они не разделили близость, подобной которой никому и никогда не пришлось познать?

Он опустил глаза и попытался выбрать. Жить как англичанин? Или продолжать существование араба?

Меган, не обратив внимания на ухмылявшегося хозяина гостиницы, взлетела по узкой лестнице. Коридор растянулся на целую милю; потертая дорожка превратилась в море патоки, где тонули ее ноги. Он ничем не дал понять, что хочет остаться с ней. Зачем ей унижаться и ставить его в щекотливое положение?

Муж отверг ее. Что, если и этот человек сделает то же самое? Тридцать шесть часов назад она считала, будто нет ничего труднее, чем поднять вуаль и показать свое изборожденное морщинами лицо арабу, захотевшему позабавиться со шлюхой. Но сейчас решиться было куда труднее.

Меган подняла затянутую в перчатку руку и постучала. Пока она дожидалась ответа, прошла целая вечность. Дверь неожиданно распахнулась. Глаза Меган широко раскрылись. Мужчина, стоявший на пороге, разительно отличался оттого, кто впустил ее той ночью.

— Ты… ты надел брюки, — пробормотала она. Его ответ отнюдь не звучал ободряюще.

— Да, — коротко обронил он.

Ее взгляд задержался на белом тюрбане, по-прежнему украшавшем его голову, спустился к черным глазам, точеным чертам смуглого лица. Напряженного. Встревоженного. Словно он тоже ждал…

Ее появления?

В своем темном костюме и белой сорочке он выглядел настоящим англичанином, и все же…

— Ты

закрыл волосы, — выпалила она.

— На свете есть только одна женщина, которая имеет право смотреть на них, — твердо ответил он.

— Я не требую замужества, — выдохнула она, почти теряя сознание.

— Моя семья будет справедливо оскорблена, если я появлюсь с наложницей, — сдержанно пояснил он, на миг став тем человеком, который открыл дверь тридцать шесть часов назад.

Сердце Меган ушло в пятки.

— Ты просишь, чтобы я стала твоей женой?

— Со мной не просто.

— Ты уже говорил.

— Я не могу стереть годы жизни в Аравии.

— Я бы и не позволила ничего подобного.

— Я евнух.

— Если ты и евнух, осмелюсь заметить, что многие женщины желали бы, чтобы их мужья были таковыми. Лицо его помрачнело еще больше.

— Не знаю, найдется ли для меня место в Корнуолле.

— Я с удовольствием посмотрю другие места в Англии… или чужеземных странах.

Сможет ли она жить в Аравии, где женщины уродуют женщин, а мужчины кастрируют мужчин?

— Неизвестно, пойдут ли мне брюки.

— Я предпочитаю твое одеяние.

— Тобс!

— Прошу прощения?

— Это называется «тобс».

— Прости.

— Да, — кивнул он.

Меган недоуменно моргнула:

— Что «да»?

— Да, я прошу тебя выйти за меня замуж. Неужели счастье может причинять такую же боль?

— Как мне называть тебя? Мохаммед или Коннор?

— Как тебе будет угодно.

На людях он может быть Коннором, но в уединении их спальни навсегда останется Мохаммедом.

— Я хочу выучиться арабскому, — твердо объявила Меган.

— Я стану твоим наставником.

— И сбрить все волосы на теле.

Его глаза внезапно сверкнули нестерпимым блеском.

— Я сам тебя побрею.

— В таком случае, сэр, я стану вашей женой.