Мужчина мечты

Гарвуд Джулия

– А что? Было бы весьма оригинально, – огрызнулся тот и, прежде чем Моррис сообразил, что ответить, повернулся к Лукасу и переменил тему: – Вам, наверное, хочется поскорее вернуться в свою долину?

– Да, – охотно подтвердил Лукас и впервые за весь вечер улыбнулся.

– Значит, вы завершили все свои дела?

– Да, почти все.

– Вы разве не завтра уезжаете?

– Завтра.

– И когда же собираетесь закончить то, что не успели, если у вас осталось так мало времени? – удивился Хемптон.

Лукас пожал плечами:

– Осталось всего одно небольшое дело, так что успею.

– Вы

забираете Келси с собой? – поинтересовался Хемптон.

– Именно из-за него я и приезжал в Лондон. Мальчик уже в дороге: вместе с братьями направляется в Бостон. Они выехали позавчера.

Келси – самый младший из троих сводных братьев Лукаса. Двое старших, Джордан и Дуглас, были уже вполне закаленными переселенцами и обрабатывали свою землю в долине. В последний приезд Лукаса в Англию Келси был еще слишком мал, и пришлось оставить его с гувернерами еще на два года. Сейчас ему почти двенадцать. Интеллектуально мальчик очень развит: уж об этом Лукас позаботился, – а вот эмоционально – благодаря этому сукину сыну, наследнику семейного состояния, – совершенно заброшен.

Теперь уже не имело значения, готов ли Келси к суровой жизни на природе: мальчик просто умрет, если не покинет Англию.

– Жаль, что Джордан и Дуглас не остались на сегодняшний вечер, – заметил Моррис. – Им бы понравилось – здесь полно их друзей.

– Они сами изъявили желание уехать вместе с Келси, – объяснил Лукас.

А еще они были полны решимости как можно скорее вывезти мальчика из Англии. Едва наследник подписал все необходимые бумаги об опекунстве, они сразу отправились в путь, опасаясь, что он передумает или запросит еще большую сумму в обмен на собственного брата.

В Лукасе опять начала закипать злоба. Черт побери, как же ему самому не терпелось поскорее уехать из Англии! Во время войны с Югом он попал в тюремную камеру размером не больше чулана. С тех пор у него появилась боязнь замкнутого пространства и стало казаться, что он сойдет с ума, если не выберется оттуда. На том, однако, мучения его не прекратились, и жизнь поставила его перед новым ужасным испытанием, о котором он даже не мог подумать без того, чтобы его не прошиб холодный пот. Да, война здорово изменила его. Он не мог больше выносить тесных помещений. У него перехватывало горло и становилось трудно дышать. И вот сейчас это чувство опять начинало расти. В его глазах Лондон быстро превращался в тюрьму, и он не мог думать ни о чем другом, кроме как поскорее выбраться на свободу.

Лукас достал карманные часы и щелкнул крышкой: до полуночи осталось двадцать минут, совсем немного – надо потерпеть, раз обещал.

– Как жаль, что я не могу поехать с вами! – неожиданно выпалил Хемптон.

Моррис сквозь толстые очки покосился на приятеля как на умалишенного:

– Ты шутишь? А как же масса обязательств. Или для тебя титул и земли ничего не значат? Не могу поверить, что ты это серьезно. Никто в здравом уме ни за что не променяет Англию с ее богатыми возможностями и перспективами на другую страну.

Морриса, как видно, сильно задело столь пренебрежительное отношение к родине, и он принялся стыдить Хемптона, но Лукас больше не прислушивался, поскольку заметил в другом конце зала этого сукина сына, наследника. Уильям Меррит-третий, законный первый сын, был старше Лукаса, незаконнорожденного,

на три года. Их отец приезжал в Америку еще совсем молодым и там вскружил голову юной невинной деревенской девушке. Он клялся ей в вечной любви, заманил наконец в постель, а потом решил сообщить, что дома, в Англии, его дожидаются жена и сын. И вот теперь этот самый сын стал точной копией своего родителя, то есть сущим дьяволом, который заботился лишь о собственных желаниях и удовольствиях. Преданность роду и семейные ценности не имели для него никакого значения, но поскольку он обладал всеми преимуществами первого сына, ему по наследству перешли земли, титул и все имеющиеся средства. Его отец не побеспокоился о том, чтобы обеспечить других своих законных сыновей, а первенец не собирался с ними делиться. Джордана, Дугласа и Келси просто вышвырнули на улицу.

Джордан первым отыскал Лукаса и попросил о помощи: хотел приехать в Америку и начать новую жизнь. Лукас не испытывал желания впутываться в это дело: Джордан и его братья были ему совсем чужими, так же как и мир благополучия и роскоши, в котором они привыкли жить, – но оттолкнуть Джордана не сумел, даже не задумываясь почему. А потом приехал Дуглас, и Лукасу было уже слишком поздно что-либо менять. Потом, съездив в Англию, он увидел, как обращаются с Келси, и понял, что просто обязан освободить из этих пут и самого младшего брата.

И это стоило Лукасу цены, которую придется заплатить, – собственной свободы.

Вальс закончился громким крещендо как раз в тот самый момент, когда Моррис завершил нравоучения. Музыканты поднялись и церемонно раскланялись под гром оваций, внезапно аплодисменты оборвались.

Пары, все еще толпившиеся в центре зала, повернулись в сторону входа, среди гостей воцарилось молчание, и Лукас, заинтригованный поведением толпы, тоже обернулся. В этот момент Моррис слегка толкнул его локтем:

– В Англии не все столь ужасно. Взгляните-ка, Лукас: вот вам доказательство.

Это было сказано с таким восторгом, что Лукас вовсе не удивился бы, увидев у входа в зал саму королеву английскую.

– Хемптон, подвинься, а то ему за тобой не видно, – приказал Моррис.

– Да Лукас на целую голову выше многих в этом зале, – пробормотал Хемптон. – Он и так все увидит. А еще я не могу ни на секунду оторвать взгляд от этого прекрасного создания и уж тем более никуда не собираюсь двигаться. Боже милосердный, она явилась! Да, смелости ей не занимать, этого у нее не отнимешь.

– Вот вам и белая ворона, Лукас, – объявил Моррис с гордостью.

Молодая леди, о которой шла речь, стояла на верхней ступеньке лестницы, что вела вниз, в бальный зал. Англичане вовсе не преувеличили: она действительно была прекрасна. Даже целомудренное ярко-синее платье с присборенным воротом, умеренно открытое и не слишком плотно облегающее фигуру, не могло скрыть плавных линий ее тела и белоснежной кожи.

Красавица была совершенно одна, и, судя по едва заметной улыбке на губах, ее ничуть не беспокоил переполох, вызванный ее появлением. Похоже, не беспокоило леди и то, что туалет ее уже несколько устарел: юбка не стояла колом, и под ней явно отсутствовало хитроумное проволочное сооружение. Волосы не были уложены на затылке в тугой узел, а свободно спадали мягкими золотистыми волнами на нежные плечи.