Мужчина на всю жизнь
Шрифт:
Как-то в субботу вечером Хайнц Маттек позвонил в дверь к Паулю. Открыла его жена. Он назвался. Нельзя ли ему поговорить с Паулем? Она оглядела его с ног до головы, потом до нее дошло.
— Убирайтесь, — сказала она. — Я же вам говорю, убирайтесь.
Но Хайнц Маттек не двигался с места. Когда она хотела захлопнуть дверь, он поставил на порог ногу. В конце коридора появился Пауль.
— Можно мне войти? — спросил Хайнц Маттек.
Пауль не отвечал.
— Впусти его, — сказал он наконец.
— Но он же отравит нам весь вечер.
— Впусти его, — повторил Пауль.
— Впустить эту скотину к себе в дом?
— Да, — кивнул Хайнц Маттек.
— Кристель, — сказал Пауль, — прекрати.
Секунду она помедлила, и Хайнц Маттек, воспользовавшись ее нерешительностью, вошел в коридор.
— Вон отсюда, — прошипела она.
— Закрой дверь, — сказал Пауль. — Совсем незачем, чтобы это слышал весь дом.
Хайнц Маттек ждал.
— Я вызову полицию.
Пауль прошел мимо нее и сам закрыл дверь.
— Чего вы от нас хотите? — взвизгнула женщина.
— Так разговаривать я не могу, — сказал Хайнц Маттек.
Пауль провел его в гостиную.
— А мне, значит, отправиться погулять с детьми?
— Нет, — сказал Хайнц Маттек.
— Что?
— Я хочу, чтобы вы тоже присутствовали.
Пауль рассмеялся:
— Ну тогда присядь, Кристель.
На улице уже стемнело, когда Хайнц Маттек от них ушел, но идти домой ему совсем не хотелось. Была уже поздняя ночь, когда где-то далеко в Бармбеке он, пошатываясь, вышел из пивной и прислонился к фонарю. С большим душевным подъемом он двинулся к дому, сказав (фонарным столбам, а также прохожим, а может быть, просто ввысь, скоплению облаков, тихо или громко, вслух или про себя):
— Ох и хитер!
Укрыться от всех — ох и хитер. Она не говорит, где же он спрятался, она ищет его в своих мыслях. Но не находит, тут она пугается. Но уже не в силах остановиться, все ищет его в мыслях, хотя и хочет забыть о нем, — и тут она становится совсем маленькой. Ох и хитер же ты. Хуже ты ей ничего не можешь сделать. Ясно по крайней мере одно: ну и дерьмо же ты.
А кем он себя видит? Одиноким волком!
Старуха на автобусной остановке в ужасе прижала к себе сумку.
— Одинокий Волк, бабуля. Одиноко рыскающий по округе, окруженный ореолом тайны — страсть как интересно.
— Я позову полицию, — крикнула старуха.
— У Одинокого Волка неважно с адресом. Его имени нет в телефонной книге. Одинокий Волк одинок. И желает, чтобы все знали, как Волк одинок.
— Ты ведь тоже дитя господне, — воскликнула старуха.
— Потому что, когда все знают, что Одинокий Волк одинок, тогда Одинокий Волк уже больше не одинок.
— У меня в самом деле нечего взять, — сказала старуха.
— Одинокий Волк — это довольно странная птица.
— А вот этого не может быть, — сказал чей — то голос.
— Почему? — удивился Хайнц Маттек.
— Волк — это не птица.
Хайнц Маттек задумался.
— Логично, — сказал Хайнц Маттек. — А ты кем хочешь быть, волком или птицей? — спросил Хайнц Маттек у голоса.
— Птицей, — ответил голос.
— Я тоже, — сказал Хайнц Маттек.
— Что это? — спросила Мириам, зайдя к нему как-то поиграть.
Хайнц Маттек купил себе рыболовные снасти. Еще мальчишкой он мечтал о спиннинге и, когда пошел в ученье, мог бы сто раз уже накопить нужную сумму, но всякий раз что-то другое оказывалось важнее и полезнее. Но сейчас, после обеда, он встал с постели, оделся, поехал в город и купил себе спиннинговые
Когда в магазине увидели, что он ничего не смыслит в рыбной ловле, ему попытались всучить так называемый "комплект отпускника": набор для ловли спиннингом и сеть для ловли на глубине, где попадается и более крупная рыба. В таком случае он стал бы обладателем пластмассового удилища, инерционной катушки, блесны, двух поплавков, коробки свинцовых грузил, десятка крючков и ста метров лески — все упаковано в специальную сумку, общая стоимость пятьдесят девять марок пятьдесят пфеннигов.
Он, однако, упорно отстаивал более прочное, цельное удилище с тонкими стальными кольцами, с ручкой из прессованной пробки, с отвинчивающимся металлическим креплением для зажима катушки, с пластмассовым тюльпаном вверху и соединительной металлической втулкой — надежное удилище для всех способов рыбной ловли, универсальное в употреблении. Длина: двести сорок сантиметров. Вес: пятьсот пятьдесят граммов. Вес блесны: от тридцати до шестидесяти граммов. Тридцать марок пятьдесят пфеннигов.
И еще катушка: "Бальцер-Митчелл-900", отличный механизм с переключением на быстрый ход, с трещоткой холостого хода, с запасной шпулькой для быстрого перехода на другой вид блесны, хромированный держатель для лески, крутящийся сердечник для намотки лески, тоже весь хромированный (рукоятку можно было отвинчивать и складывать при транспортировке), основная шпулька с тонко отрегулированным тормозом, передаточное отношение один к пяти, вес: триста девяносто граммов. Рекомендуемая длина лески: двести восемьдесят пять метров платила сечением три десятых миллиметра. Благодаря гибкой системе переключения особенно подходит для ловли крупной рыбы. Отделка серая с серебром. С футляром, смазкой и протиркой для катушки всего сто двадцать четыре марки.
Он взял еще чехол для удилища, садок для мелкой рыбешки и только тогда поспешил домой.
— Можно мне тоже потрогать? — сказала Мириам.
Сначала покрутить катушку. Она так красиво трещит. Потом подержать все вместе. Обеими руками. И помахать. Как кнутом. Хайнц Маттек смеялся. Как сумасшедший. Он потянул на себя леску, позволил схватившей блесну рыбе снова отплыть в сторону, потом еще раз подсек добычу. У них на крючке была крупная рыбина. Щука. Старая, хитрющая разбойница. Это было серьезное сражение. И все же в конце концов она шлепнулась в воду у их ног, блеснув на солнце белым брюхом. Мириам подхватила ее в подсачек.
Еще ни разу в жизни он не ходил на рыбалку.
Он стал часто проводить время у Мириам и ее бабушки. Муж старухи умер три года назад, и теперь она наслаждалась счастьем наконец-то побыть одной, хоть напоследок. С Мириам она обращалась почти как с младшей сестрой. Время от времени, когда Мириам боялась взобраться на стул, потому что там сидел черт или привидение, старуха вручала ей ложку:
— Дай ему как следует.
Беседуя со своим мишкой, Мириам сама же и отвечала за него. Ратц весьма критически отзывался о полиции, об их домохозяине ("Его зовут Руперт, и он держит нас в дерьме"), о финансовом управлении, о фрау Залат, сотруднице отдела социальной помощи, об универсальном магазине "Карштадт". Иной раз Мириам обеими ногами наступала Ратцу на живот, и тогда он становился, в зависимости от настроения хозяйки, то бургомистром Вайдеманом, то Францем Йозефом Штраусом, то пронырой Шмидхеном.