Мужчина в меняющемся мире
Шрифт:
Реальные отцовские практики в XIX в., как и раньше, были разными. Известный английский историк Джон Тош (Tosh, 1999) на примере семи тщательно отобранных мужских историй жизни (адвоката, акцизного чиновника, врача, мельника, банкира и директора школы) убедительно показал, что в жизни викторианских мужчин семейные дела занимали центральное место, причем викторианский отец испытывал давление с разных сторон. Он обязан был не только кормить, но и защищать членов своей семьи от суровых реалий развращенного мира. Он все еще остается властной фигурой, хотя жена уже похитила часть его могущества, а романтизация детства сделала проблематичными его дисциплинарные практики. Тош различает четыре типа викторианских отцов: отсутствующий отец, тиранический отец, далекий
По мере увеличения разнообразия отцовских функций начинает дробиться, утрачивая свою былую монолитность, и художественный образ отца. В художественной литературе XIX в. наряду с традиционным патриархальным отцом семейства появляется мигрирующий отец, разведенный отец, отсутствующий отец, отец-пьяница, отец-каторжник, отец-насильник. Так же разнятся и психологические типы отцов. Наряду с холодным и деспотичным мистером Домби появляется самоотверженный отец Горио. Рядом с образами брошенных на произвол судьбы детей появляются образы оставленных без помощи престарелых отцов. Говоря словами французского историка, некогда цельный образ отца стал в XIX–XX вв. больше напоминать разбитое зеркало, каждый фрагмент которого отражает что-то свое (Menard, 2000. P. 359).
Образ родительства в художественной литературе еще ждет своего исследователя-социолога.
В отличие от французского, немецкого, английского, американского и даже японского отцовства, которым посвящено немало серьезных историко-психологических исследований, история русского отцовства не написана даже вчерне, хотя количество и качество доступных источников у нас не меньше и не хуже, чем в странах Запада.
При поверхностном подходе к теме на первый план неизбежно выпирают крайности. Одни авторы видят в древней Руси сплошное темное царство жестокого отцовского авторитаризма, а другие считают, что не только тиранического, но и вообще сколько-нибудь строгого отцовства тогда не было, потому что всем всегда заправляли женщины. Кроме идеологических соображений, эта поляризация отчасти связана с тем, каким источникам отдает предпочтение тот или иной историк и интересует ли его нормативный канон отцовства или конкретные отцовские практики.
Нормативные представления феодальной Руси мало чем отличались от западных, однако они, как и крепостной строй, продержались здесь значительно дольше, и это существенно.
Как и в любом феодальном обществе, в древнерусской культуре дети занимали подчиненное положение. Слова, обозначающие подрастающее поколение («отрок», «детя», «чадо»), встречаются в «Повести временных лет» в десять раз реже, чем слова, относящиеся к взрослым мужчинам. Мужская родственная терминология составляет чуть меньше трети всего комплекса летописных существительных, при том что вообще «родственная» лексика дает 39,4 % от всех существительных, употребленных летописцем. Проблема «отцов и детей» в русском средневековье чаще всего принимала вид проблемы «сыновей и родителей» (см: Данилевский, 1998).
Отношения в семье, как и в обществе, были суровыми и авторитарными. «Между родителями и детьми господствовал дух рабства, прикрытый ложною святостью патриархальных отношений… Чем благочестивее был родитель, тем суровее обращался с детьми, ибо церковные понятия предписывали ему быть как можно строже… Слова почитались недостаточными, как бы убедительны они ни были… Домострой запрещает даже смеяться и играть с ребенком» (Костомаров, 1887. С. 155).
«Изборник» 1076 г. учит, что ребенка нужно с самого раннего возраста «укрощать», ломать его волю, а «Повесть об Акире Премудром» (XII в.) призывает: «от биения сына своего не воздержайся» (Долгов, 2006. С. 78). Строгость обосновывалась тем, что в ребенке сидит неуправляемое злое начало, выражение «чертенок» – не просто
Педагогика «сокрушения ребер» подробно изложена в «Домострое», учебнике семейной жизни, сочиненном духовником Ивана Грозного протопопом Сильвестром.
Следует мужьям воспитывать жен своих с любовью примерным наставлением; жены мужей своих вопрошают о всяком порядке, о том, как душу спасти, Богу и мужу угодить и дом свой подобру устроить и во всем покоряться мужу; а что муж накажет, с любовью и страхом внимать и исполнять по его наставлению.
Заботиться отцу и матери о чадах своих; обеспечить и воспитать в доброй науке… А со временем, по детям смотря и по возрасту, учить их рукоделию, отец – сыновей, мать – дочерей, кто чего достоин, какие кому Бог способности дал. Любить и хранить их, но и страхом спасать.
Наказывай сына своего в юности его, и успокоит тебя в старости твоей. И не жалей, младенца бия: если жезлом накажешь его, не умрет, но здоровее будет, ибо ты, казня его тело, душу его избавляешь от смерти. Если дочь у тебя, и на нее направь свою строгость, тем сохранишь ее от телесных бед: не посрамишь лица своего, если в послушании дочери ходят […]. Воспитай детей в запретах и найдешь в них покой и благословение. Понапрасну не смейся, играя с ним: в малом послабишь – в большом пострадаешь скорбя. Так не дай ему воли в юности, но пройдись по ребрам его, пока он растет, и тогда, возмужав, не провинится перед тобой и не станет тебе досадой и болезнью души, и разорением дома, погибелью имущества, и укором соседей, и насмешкой врагов, и пеней.
Чада, любите отца своего и мать свою и слушайтесь их, и повинуйтесь им во всем. С трепетом и раболепно служите им.
Церковные установки подкреплялись светским законодательством. Согласно Уложению 1649 г., дети не имели права жаловаться на родителей, убийство сына или дочери каралось всего лишь годичным тюремным заключением, тогда как детей, посягнувших на жизнь родителей, закон предписывал казнить «безо всякие пощады». Это неравенство было устранено только в 1716 г., когда Петр I собственноручно приписал к слову «дитя» добавление «во младенчестве», ограждая тем самым жизнь новорожденных и грудных детей.
Суровые авторитарные нормы, с упором на телесные наказания, разделяет и русская народная педагогика: «За дело побить – уму-разуму учить»; «Это не бьют, а ума дают». «Силовое наделение разумом» предписывается прежде всего отцу: «Какой ты есть батька, коли твой детенок и вовсе тебя не боится»; «Люби детенка так, чтобы он этого не знал, а то с малых лет приучишь за бороду себя таскать и сам не рад будешь, когда подрастет он». Особенно полезно порка для сыновей: «Жалеть сына – учить дураком»; «Ненаказанный сын – бесчестье отцу»; «Поменьше корми, побольше пори – хороший парень вырастет» (Холодная, 2004. С. 176).
Даже в петровскую эпоху, когда педагогика «сокрушения ребер» стала подвергаться критике, строгость и суровость оставалась непререкаемой нормой.
«…..Ни малыя воли ему не давай, но в велицей грозе держи его», – поучает своего сына И. Т. Посошков (Посошков, 1893. С. 44).
По словам В. Н. Татищева, «младенец» (до 12 лет) «упрям, не хочет никому повиноваться, разве за страх наказания; свиреп, даже может за малейшую досаду тягчайший вред лучшему благодетелю учинить; непостоянен, зане как дружба, так и злоба не долго в нем пребывают» (Татищев, 1979. С. 67).
Лишь в XVIII в. в русской педагогике появляются новые веяния, причем изменение отношения к отцовской власти было тесно связано с критическим отношением к власти государственной. Например, А. Н. Радищев призывает к отказу от родительской власти как принципа воздаяния за «подаренную» детям жизнь: «…..Изжените из мыслей ваших, что вы есте под властию моею. Вы мне ничем не обязаны. Не в рассудке, а меньше еще в законе хошу искати твердости союза нашего. Он оснуется на вашем сердце» (Радищев, 1952. С. 108). Однако подобные взгляды были не правилом, а исключением.