Мужчины и женщины существуют
Шрифт:
Перед сном раздался телефонный звонок. Она сразу поняла, что международный, потому что он всегда и звенел громче и, кажется, тон его менялся, приобретая капиталистический оттенок. Она подскочила к трубке — Шапиро.
— Он умер. Сегодня он умер. У меня на руках, — в ее голосе соединялись торжественность от только что перенесенного страдания и легкость освобождения. — Тулупчик, я не плачу, нет, только чуть-чуть, немного. Чуть-чуть. Он умер, как герой. Настоящий.
Марина еще сказала: “Тулупчик, Тулупчик ты мой”, и Людмила Тулупова зарыдала в голос, она не могла сдержаться — Арона Куперстайна больше нет, и хотя она его почти не знала, ей вдруг так стало больно за все, что происходит в мире,
— Не плачь, Людочка.
— Марина, как это было? — спросила Тулупова, когда первый залп горя отгремел в душе.
— Очень просто. Еще вчера началось, и все хуже и хуже, он, конечно, знал, знал, мы знали, но он все время, нет, это я все время еще во что-то верила… У меня больше не будет мужчины никогда. Он мне больше и не нужен. Уже все было. У меня был
Арон — единственный мужчина в моей жизни… Ты знаешь, я, оказывается, еврейка. Я этого не знала и вот, теперь точно знаю… он был единственный мужчина в моей жизни. Он так умел любить.
— Это же счастье, — сказала Людмила Тулупова. — Это же счастье!
— Счастье. Конечно, счастье, я все время с ним была — да, именно это слово. Я думала — одна, нет детей, нет мужа, я думала, что — ну не всем же — не всем… Но знаешь, Тулупчик, знаешь, так бывает: развод становится свадьбой, а смерть — рождением. И я стала еврейской женой. Была интернационалистка! Ты понимаешь,
я — еврейская жена! Вот после, теперь, сейчас…
— Нет.
— Все!!! Все. — Шапиро пыталась сдержаться. — Он просил, чтобы я не лила слез, он так просил. Как там наши дети? Они уже посходили с ума от любви?
И они проговорили с Шапиро целый час не в силах расстаться. Марина Исааковна рассказала, что вечерами с Ароном они читали вслух Тору, он на иврите, а она в переводе, по-русски. Потом Арон пересказывал все простым понятным языком — до этих смыслов она не могла бы добраться никогда. Ее удивило в пересказе Арона, что Бог сотворил мужчину и женщину и дал им общее имя “человек”, и только там, в Мюнхене, в Германии, она поняла, что мужчина и женщина — это одно и то же, вместе они и есть один совокупный человек. Адам жил сто тридцать лет и родил детей, сыновей и дочерей, но были “все дни Адама девятьсот тридцать лет”, это значит, что лицо, характер, кровь, голос, все носило печать Адама еще почти тысячелетие.1 Шапиро говорила, что так жалеет, что у нее нет детей, что Тулуповой еще жить века в своих дальних, дальних детях, а она добьется разрешения перевезти тело Арона в Россию, если, конечно, получится. Людмила Тулупова сказала, что зашла на сайт знакомств и у нее были первые встречи. Она не сказала ни с кем, ни как далеко она зашла, но ей было важно приоткрыть хоть кому-то часть своей новой жизни. Теперь Шапиро поняла, откуда возникла визовая поддержка, и она одобрила Людмилу, сказав:
— Все правильно, люди не знают, откуда берется любовь, где ее можно найти. Все правильно, Тулупчик. Любовь надо искать…
35
Еще в лифте, поднимаясь на редакционный этаж, Вольнов услышал звонкое учащение собственного пульса. У него так бывало, когда на футбольном поле он предчувствовал приближающийся проигрыш, и даже не по счету, не по ходу игры, а неким внутренним взглядом видел будущую атаку противника, оплошность защиты и растерянность вратаря, — сердце бешено билось. Плотно зажатый людьми в широком офисном лифте, кивком головы, движением век здороваясь со знакомыми журналистами, он уже знал, что день будет необычным, тяжелым и длинным. На этаже, на выходе из лифта, к нему обратился парень из отдела писем:
— Ты уже слышал?
— Нет, а чего?
— Зайди к главному.
Вольнов вошел в огромный зал и увидел, что большая
“Почему его убрали?”
Бросив портфель на стул около своего рабочего места, Николай Вольнов направился к главному. Около кабинета он спросил выпускающего редактора Игоря Макарова, что происходит, почему народ не работает.
— Нас хотят закрыть. Пущены все силы.
— Кто сказал? Почему?
— И я не знаю почему. Но это же не просто так? Просто так ничего не бывает.
— Что не просто так?
Макаров пожал плечами.
Дожидаясь, когда из кабинета редактора выйдут лишние люди, Вольнов понял, что произошло. Катя Шакроборти из отдела общества, шумная, туповатая, вздорная девица — модница и богачка, недавно развелась с мужем швейцарцем и, наконец, уволилась. Но в последний рабочий день нашла флешку с документом от Тулуповой, которую Вольнов, оказывается, именно ей подкинул в стол, — выгребала свои вещи из ящиков и наткнулась. Решила проверить, что там записано, — открыла файл и позвала всех смотреть. Кто-то, может быть, в это время уже себе скопировал, никто не знает. Примчался на работу главный редактор — она к нему с криками и угрозами: это козни против нее, подбрасывают, выживают, хотят во что-то впутать. И вот уже все обсуждали тайный смысл найденного файла. Вольнов, улучив момент, пробился к главному, своему товарищу, нормальному, сердечному, простому парню, лет уже под пятьдесят, опытному, но довольно трусливому.
— Коля, что ты думаешь об этом, а? — набросился на Вольнова редактор. — Это провокация или… У нее еще двойное гражданство, ты понимаешь? Она гражданка другой страны, была бы Дуней Ивановой и черт бы с ним… Как у нее такой документ оказался! У нее! Именно у нее. Я ее увольняю и… вдруг…
— Я думаю — это чистая случайность. Если бы, как ты думаешь, через нее кто-то пытался нас слить, она бы и не показывала файл всем. Зачем ей надо? — пытался развернуть понимание ситуации Вольнов, но логика уже была безнадежна разрушена.
— Это не может быть просто так. Опубликовать мы это не можем, мне это просто никто не даст. Раз. Тираж арестуют — два. Типографию опечатают, меня выкинут. Я думаю, что они это специально подбросили мне, чтобы я клюнул, заглотнул их наживку. А я — не буду! И все! И еще фээсбэшников бдительно вызову, пусть разбираются, как это у нас оказалось. Надо сказать в редакции, чтобы все молчали, если работать хотят.
— Надеюсь, ты еще не позвонил в ФСБ? — настороженно спросил Вольнов, но интонации главным редактором в таком состоянии уже не читались.
— Нет. Но в Кремле такие люди работают! Мирзоян, Смирнов, Хирсанов — такие люди есть, я узнал. Есть! — и главный редактор широко развел руками. — Есть!
— А может, все забыть и к черту!
— Коля, сразу видно, что ты не теми видами спорта занимаешься. Политика — это не биатлон — тут настоящие патроны. Коля — это меня кто-то проверяет. Может, учредители? Может, еще кто? Я не знаю! Ты понимаешь, что они хотят? Они хотят разделить элиту на части, весь компромат сложить в Кремле, в одном большом чемодане, и начать игру с ничейного счета. Снова: ноль — ноль. Ты представляешь, какая может начаться утечка капитала! Да все побегут. Рынки могут обрушиться — это же перспектива полного передела собственности и правил игры! И кто-то через нас организовывает слив… Кто?! Почему через нас?