Мужчины не ее жизни

Ирвинг Джон Уинслоу

Ручеек пота побежал между грудей Рут. Она хотела было ринуться к дверям, но потом вспомнила, что дверь заперта, а она понятия не имеет, как ее отпереть. Она могла представить себе, как мужчина тянет ее назад в комнату, как сжимает рукой и ее шею, пока ее руки и ноги не становятся такими же вялыми, как у Рои.

Пальцы правой руки Рут непроизвольно разжались и сжались. (Если бы только у нее была ракетка для сквоша, думала она потом.) Но страх обездвижил Рут, и она не сделала ничего, чтобы помочь Рои, — она никогда не простит себе этого и никогда не избавится от этого воспоминания. Ее словно держала одежда, висевшая в шкафу проститутки.

Теперь Рои уже не лягалась. Щиколотка

ее босой ноги волочилась по ковру, когда сиплый словно принялся танцевать с ней. Он отпустил ее шею, и ее голова откинулась назад, придерживаемая его согнутой рукой, ее рот и нос уткнулись в его шею, а он, сжимая ее в объятиях, описывал круги по полу. Руки Рои безвольно висели, ее пальцы терлись о ее голые бедра. С необыкновенной мягкостью, словно боясь разбудить спящего ребенка, человекокрот снова положил Рои на кровать и опять встал перед ней на колени.

Рут не могла избавиться от ощущения, что широко раскрытые глаза проститутки с нескрываемым упреком уставились в узкую щель между занавесками стенного шкафа. Убийце, видимо, тоже не понравилось выражение глаз Рои, и он осторожно закрыл ее веки большим и указательным пальцами. Потом он взял салфетку из коробочки на прикроватном столике и, словно защищаясь ею от какой-то воображаемой болезни, засунул язык Рои назад в ее рот.

Проблема, однако, была в том, что рот мертвой проститутки не желал оставаться закрытым; губы ее разошлись, и подбородок отвисал чуть не до груди. Сиплый нетерпеливо повернул голову Рои на сторону и подпер подбородок подушкой. Неестественная поза проститутки явно действовала ему на нервы. Он испустил короткий раздраженный вздох, сопровождавшийся высоким, резким хрипом, после чего занялся безжизненными конечностями Рои. Но человекокроту никак не удавалось придать им нужное ему положение. Либо соскальзывала рука, либо падала нога. В какой-то момент он настолько вышел из себя, что впился зубами в обнаженное плечо Рои. Его зубы прорвали ей кожу, но кровотечения почти не было — сердце Рои уже остановилось.

Рут задержала дыхание; почти минуту спустя она поняла, что не должна была это делать. Когда ей потребовалось снова набрать в грудь воздуха, вдох по необходимости получился глубоким, и несколькими последующими вдохами она фактически глотала воздух. По тому, как напрягся убийца, Рут поняла, что он услышал ее или, по крайней мере, услышал что-то. Убийца тут же прекратил свои труды по приданию Рои наиболее желательной позы; сипеть он тоже перестал. Он задержал дыхание и прислушался. Хотя кашель Рут вот уже несколько дней как прошел, теперь он снова грозил вернуться — она чувствовала предательское щекотание в горле.

Человекокрот медленно встал, обвел взглядом все зеркала в красной комнате. Рут прекрасно знала, как воспринял душегуб услышанное: он услышал шум, словно кто-то старается не шуметь, — вот что он услышал. И потому убийца затаил дыхание, прекратил сопеть и оглянулся. По тому, как сморщился его нос, Рут показалось, что человекокрот и учуял ее.

Чтобы успокоиться, Рут отвела от него взгляд и уставилась в зеркало против стенного шкафа. Она попыталась увидеть себя в узкую щель между занавесками; она разглядела свои туфли среди носков других туфель, торчащих из-под занавески. Немного спустя Рут смогла даже разглядеть рубчик своих черных джинсов. Если бы она еще напряглась, то увидела бы и свои ноги в одной из пар этих туфель. И щиколотки, и голени…

Внезапно убийца начал кашлять; он производил жуткий, всасывающий звук, и все его тело конвульсивно сотрясалось. К тому времени, когда человекокрот перестал кашлять, Рут удалось восстановить контроль над своим дыханием.

Секрет

абсолютной неподвижности в абсолютной сосредоточенности. «И теперь если тебе когда-нибудь в жизни, — сказал ей Эдди О'Хара, когда она была маленькой девочкой, — понадобится быть храброй, ты только посмотри на свой шрам». Но Рут не могла увидеть свой указательный палец, не пошевелив головой или рукой. Вместо этого она сосредоточилась на «Шуме — словно кто-то старается не шуметь». Из всех историй отца, а она все их знала наизусть, эту она помнила лучше всего. И в ней тоже был человекокрот.

«Представь себе крота, который в два раза больше ребенка, но в два раза меньше взрослого. Этот крот ходил на задних ногах, а потому его называли человекокрот. Он носил мешковатые штаны, в которых прятал свой хвост, и старые тенниски, помогавшие ему двигаться быстро и бесшумно».

Первая иллюстрация изображает Рут и ее отца, идущих к входной двери сагапонакского дома; они держатся за руки, пересекая порог, и входят в прихожую, затопленную солнечным светом. Рут и ее отец даже не смотрят на вешалку в углу. За вешалкой, частично спрятавшись за ней, стоит большой крот.

«Работа человекокрота была в том, чтобы пугать маленьких девочек. Он любил ловить их и уносить с собой под землю, где держал неделю, а то и две. Маленьким девочкам не нравилось под землей. Когда человекокрот наконец отпускал их, у них оставалась грязь в ушах и грязь в глазах, и им приходилось целых десять дней подряд мыть волосы, и только после этого они переставали пахнуть, как земляные черви».

Вторая иллюстрация — средний план человекокрота, который прячется под торшером в столовой, пока Рут и ее отец обедают. У человекокрота кривоватая голова, сужающаяся, как лопата, и нет ушных раковин. Его маленькие рудиментарные глаза представляют собой всего лишь маленькие кнопочки на покрытом шерстью лице. Его пятипалые передние лапы напоминают весла. Его нос, как нос крота-звездорыла, состоит из двадцати двух розовых органов, похожих на щупальца. (На рисунках Теда Коула было два цвета — коричневый и черный, и звездообразный нос стал единственным розовым пятном в книге.)

«Человекокрот был слеп, а уши имел такие маленькие, что они умещались внутри его головы. Он не мог видеть маленьких девочек и даже едва слышал их. Но он их чуял своим звездообразным носом — особенно хорошо ощущал он их запах, когда они были одни. А шерстка у него была бархатистая — гладь в каком хочешь направлении. Если маленькая девочка стояла слишком близко к нему, то она не могла противиться искушению коснуться его шерстки. И тогда человекокрот точно знал, где она.

Когда Рути и ее папа закончили обедать, папа Рути сказал:

— У нас кончилось мороженое. Я пойду в магазин и куплю немного, а ты пока убери тарелки со стола.

— Хорошо, папа, — сказала Рути.

Но это означало, что она остается одна с человекокротом. Рут не знала, что человекокрот — тут же, в столовой, пока оттуда не вышел отец».

На третьей иллюстрации Рут несет на кухню тарелки, ножи и вилки. Она настороженным взглядом смотрит на человекокрота, который вышел из-под торшера, его звездообразный нос принюхивается к ней.

«Рути старалась не уронить нож или вилку, потому что такой громкий звук может услышать даже человекокрот. И хотя она видела его, но знала, что он ее не видит. Сначала Рут пошла прямо к мусорному ведру; она постаралась насовать себе в волосы старую яичную скорлупу и кофейные зерна, чтобы от нее не пахло маленькой девочкой, но человекокрот услышал, как потрескивает скорлупа. И потом, ему нравился запах кофейных зерен. "Что-то пахнет земляным червем!" — подумал человекокрот, все принюхиваясь и принюхиваясь к Рути».