Мужики и бабы

Можаев Борис Андреевич

Меж тем на улицу вышли соседи: Маркел с Фросей, через дорогу топал в лаптях Ванька Вожак, жуя и застегиваясь на ходу.

– Ладно, взайдем! – согласилась наконец Антонина Васильевна. – Но пусть пройдет с вами вместе и народ.

– Какой народ? – спросил Кречев.

– Который здесь собрался… Чтоб обману от вас не было.

– Ну что ж, пусть идут, – нехотя согласился тот.

Андрей Иванович, переглянувшись с Кречевым и Жернаковым, отвалил домой, а Надежда, напротив, охотно пошла к соседям. За ней потопали

Маркел с Фросей и Вожак.

В небольшой, но опрятной, надвое перегороженной избенке фотографа стало тесно от людей и остудно.

– Я вам официально заявляю, – перешел на строгий тон Кречев, – ежели ф вы будете оказывать сопротивление насчет конфискации имущества, мы вас арестуем и отправим в милицию.

– А какое такое имущество вы станете отбирать у нас? – спросила с вызовом Антонина Васильевна.

– Всякие драгоценные вещи, золотые то есть, а также фотографические аппараты. Имеются ли у вас драгоценные вещи?

Никаких драгоценных вещей у Антонины Васильевны отродясь не бывало, но признаться в этом перед властями и перед соседями ей казалось стыдно – могли бы подумать, что весь заработок фотографа она просто проедала и проматывала на курортах. Ни скотины, ни двора, избенка на восемь аршин и четыре окна, правда, были хорошие теплые сени да еще остекленный сверху и с боков просторный коридор, в котором работал Яков Парфеныч. Куда деньги девала, спросят. Ведь к Якову Парфенычу каждый базарный день шли посетители, что в твой трактир. И Антонина Васильевна, важно поджимая сочные вишневые губы, сказала:

– Золотишко у меня, конечно, есть, да не про вашу честь. Ищите!..

– Имейте в виду, ежели обнаружится тайное укрытие, вина ваша усугубляется, – предупредил Кречев.

– Ищите, ищите! – уже войдя в азарт, с пылающим румянцем во все щеки, королевским жестом растворяя руки, говорила Антонина Васильевна.

– Тут ни токмо что искать, повернуться негде, – хмыкнул Биняк.

– Поглядите в комоде, в сундуке… На чердак слазайте, – приказал Биняку и Тараканихе Кречев, потом Ванятке: – А ты сходи в баню… в каменке посмотри как следует. А ты в подпол слазай! – это Жернакову приказал.

– А мне что делать? – спросил Кулек.

– Ты его в сортир пошли, – сказал Маркел Кречеву. – Пущай понюхает, как у них золото пахнет.

– Молчать! Вас пустили сюда хулиганить?

– Кто фулиганит, а кто и смотрит.

– Это кто ж по-твоему хулиганит? Мы, что ли?

– Я ничего такого не говорил.

– Вот и заткнись!.. – и потом хозяину: – Яков Парфеныч, где у вас фотографические аппараты?

– В павильоне.

– Проводите нас туда! – Кречев махнул рукой Кульку и они вдвоем пошли за хозяином.

Один аппарат стоял на треноге посреди коридора, второй лежал в черном футляре возле стенки.

– Так… Значит, оба аппарата и треногу мы у вас забираем.

Худое длинноносое лицо Якова Парфеныча

еще более вытянулось:

– Как – забираете? А чем же я буду работать?

– Обращайтесь в райисполком. Там скажут. – Кречев вынул из планшетки заготовленный акт конфискации фотоаппаратов, положил оба экземпляра на столик. – Вот, распишитесь… Значит, претензий насчет грубости у вас нет?

– Какие могут быть претензии? – растерянно пролепетал фотограф. – Я только насчет аппаратов.

– Вот и чудненько! Возьмите один акт себе… Так… И еще вот что учтите… В течение двадцати четырех часов вы должны очистить помещение.

– Какое помещение?

– Вот это самое. Ваш бывший дом. Поскольку выселять в отдаленные места вас не станут, значит, вы имеете право забрать все, что хотите. Считайте, что вам повезло.

– А куда ж нам итить?

– Куда хотите. Проситесь на квартиру. А ваш дом пойдет под заселение. – И, обернувшись, крикнул Кульку: – Бери аппараты!

Кулек подошел к треноге, ухватил ее, как связку жердей, и взвалил на плечо, аппаратом за спину.

– Да кто ж так с аппаратом обращается? – всплеснул руками Яков Парфеныч. – Это ж оптика! Вы имеете дорогую вещь… Дайте сюда!

Он снял у Кулька с плеча треногу, ловко отвинтил аппарат, уложил его в ящик и спросил с готовностью:

– Куда нести?

– В сани! – приказал Кречев.

Яков Парфеныч сам отнес оба аппарата в сани, переложил их сеном, чтоб не бились друг о друга, и все приговаривал:

– Оптика – вещь хрупкая. Она требует к себе мягкого обращения.

– Вот чудак-человек! – усмехнулся Кулек. – Тебе-то от того какая выгода? У тебя же их отобрали! Насовсем отобрали, понимаешь?

– Отчего ж не понимать, – отвечал Яков Парфеныч и жалко улыбался. – Авось еще возвернут.

– Ага, возвернут, после дождичка в четверг…

– Ты вот что, отвезешь в райштаб аппараты и валяй прямо на Выселки, к дому Матвея Амвросимова, – сказал Кречев. – Здесь больше делать нечего.

– А вдруг золотишко отыщется? – осклабился Кулек.

– В кармане унесем. Езжай!

В сенях Кречева встретили гомоном и смехом столпившиеся бабы и мужики.

– Вы чего тут, или нашли что?

– Тонино золото. Вот оно, смотри, – сказал Биняк, указывая на две кучи странных предметов.

Приглядевшись, Кречев увидел целый ворох опаленных овечьих ног и еще кучу драных шерстяных чулок и носков.

– Это что такое? Откуда?

– С чердака скинули, – сказал Биняк. – Это ж надо! Шестьдесят четыре ноги. Шашнадцать баранов с осени съели.

– Батюшки мои! Они их, чай, живьем глотали…

– Яков Парфеныч, а вы их, случаем, не на мыло перегоняли, баранов-ти?

– Дак ведь гостей много бывало… Каждый базарный день все гости, – смущенно оправдывался Яков Парфенович.

– А чулки драные тоже гости вам набросали?