Мужская верность (сборник)

Токарева Виктория Самойловна

Но гости были людьми воспитанными. Никто ни о чем не спрашивал. Все сидели вместе и врозь. Впереди была долгая ночь и нескорое утро.

А Женька тем временем спокойно спал, уложив щеку на ладонь, и с интересом смотрел свои сны… Может быть, ему снились поющие дети.

УПК

УПК — это учебно-производственная практика. Мы с Викой проходим практику в магазине. Мы надеваем белые халаты, белые шапочки, как пилотки у стюардесс, и начинаем продавать продукты

населению.

Я продаю штучные товары: бутылки кефира, пакеты с молоком, творожные и плавленые сырки.

Моя очередь движется довольно быстро, я даже вхожу в азарт, и мне довольно интересно.

Наша руководительница практики Зинаида Степановна говорит нам, что в профессии продавца должна быть артистичность. Продавец и артист должны иметь общие профессиональные качества: а именно — обаяние.

Я довольно быстро освоила обаяние. Это нетрудно. Для того чтобы проявить обаяние, надо испытывать интерес к человеку по другую сторону прилавка. А именно — к покупателю. Надо смотреть на него так, будто ты давно его знаешь и теперь рада встрече.

Между прочим, я не притворяюсь. Мне действительно нравятся человеческие лица и интересно угадывать — что стоит за каждым лицом. Некоторые считают, что лицо — не показатель. Мало ли какое у человека лицо. Например, он некрасивый, а у него замечательная душа. Я уверена, что если замечательная душа, то человек некрасивым быть не может. Лицо похоже на самого человека. У дурака, например, не может быть умного лица.

Вот передо мной старик. У него детское, безмятежное выражение, и я догадываюсь, что он очень доверчив. И именно поэтому мне хочется обслужить его особенно хорошо, быстро и точно.

А вот женщина с пронзительными глазами. Эта своего не упустит. Если я сделаю что-нибудь не так, она меня просто изничтожит. Я ее боюсь, поэтому я делаю все так, как следует. Однако не улыбаюсь.

Рядом со мной на соседних весах — моя подруга Вика. Мы дружим с ней с первого класса. Она кажется мне самой умной и самой красивой. Дружба тоже должна включать в себя элемент восхищения. Если бы я Викой не восхищалась, то я не могла бы с ней дружить.

Вика взвешивает на весах сыр и масло. Ее очередь движется медленно, как будто застыла на одном месте.

У Вики сегодня отвратительное настроение, и она не намерена быть обаятельной. Ей не хочется быть обаятельной, а притворяться она не желает. Вообще притворяться — нехорошо. Но ведь покупатель не виноват в ее плохом настроении, и не надо втягивать его в свое настроение.

— Вовка подлец! — говорит мне Вика.

Вовкина подлость состоит в том, что он нашел себе другую девочку с немыслимой фамилией Альтер-Песоцкая. И они уже с этой Альтерой ходили на школьный «огонек», и все их видели.

— А что ему еще оставалось? — вступаюсь я за Вовку.

— Девушка, кефир свежий?

— Свежий, — отвечаю я и улыбаюсь.

Я отвечаю, а сама думаю про Вовку.

Вовка

был центром и душой нашей компании. А теперь компания распадается. И это очень жаль. Настолько жаль, что даже не хочется ходить больше в школу.

Вовка любил Вику, и все знали об этом. А Вика Вовку не любила. И все тоже знали об этом. Вика ужасно гордилась своей победой и всячески ее демонстрировала.

Но на прошлом сабантуе по поводу дня рождения Хали (вообще он Халимовский) Вовка выпил чуть не целую бутылку вина и сказал, что помирает. И действительно, ушел в другую комнату, лег на диван и стал помирать. Губы у него посинели, ногти тоже посинели, он мелко задрожал и заклацал зубами.

На это никто не обратил никакого внимания, все веселились под маг, топали ногами, как стадо носорогов. Я сказала Вике, что Вовка помирает, но Вика решила, что он помирает из-за неразделенного чувства, и заплясала еще радостнее.

Тогда я села возле Вовки и стала плакать. Через какое-то время Вовка ожил, и я смогла спокойно уйти домой. Халя хотел меня проводить, но я не разрешила. Я хотела остаться одна.

Дома я все рассказала маме. Мама спросила:

— А ты где сидела, в голове или в ногах?

— У изголовья, — вспомнила я.

— А он видел, что ты плакала?

— Нет.

— Вот и напрасно, — сказала мама. — Надо было сесть у его ног. Тогда бы он видел.

— А зачем? — удивилась я. — Я плакала не затем, чтобы он видел. Мне просто было его жалко.

— Надо же… — сказала мама.

— Ничего не «надо же», — обиделась я. — Какие-то вы все…

— Вот чек, — напомнила женщина с челкой и подвинула мне чек.

«А почему она не на работе?» — подумала я о женщине, но спрашивать, естественно, не стала. Взяла чек и проверила сумму.

Вика рядом со мной заворачивала сыр в бумагу.

— А бумага, как картон, — сказала женщина с пронзительными глазами, та, что стояла недавно в моей очереди. Она заняла в обе сразу, для экономии времени. — Небось сто граммов весит. Только бы надуть…

Вика промолчала.

— Неужели нельзя в пергамент заворачивать? — не отставала женщина.

— А где я вам пергамент возьму? — спросила Вика. — Был бы, так и заворачивала.

Я внимательно следила за конфликтом, готовая вступиться в любую минуту.

— У меня такое чувство, как будто он плюнул мне в лицо, — сказала Вика мне, игнорируя свою недовольную покупательницу.

— И напрасно, — возразила я.

— Мне кажется, на меня все смотрят и показывают пальцем. Это ужасно.

— Что ужасно? Ты же его не любила?

— Но он был! Я ему верила! Он меня обманул!

Вика швырнула сыр, и он проехал по прилавку прямо до покупательницы с пронзительными глазами.

— Нахалка! — сказала она. — А еще молодая…

— Сами вы молодая, — ответила Вика, но это прозвучало как «сами вы нахалка».