Музы в век звездолетов
Шрифт:
Другие контролеры прервали обход рядов и с насмешливым любопытством глядели в его сторону. В ответ он недоуменно пожал плечами, вынул из специального гнезда на спинке кресла эмоциодопуск девушки на восприятие фильма и сравнил допустимую остроту ощущений с показателем шкалы проектора. Цифры совпадали. Еще более озадаченный, он проверил остальные приборы, но так и не обнаружил причин для приступа панического страха.
Пленка транквилизатора кончилась, механизм автоматически выключился. Контролер ослабил зажим электродов, снял их с головы девушки и спрятал в ящик.
Она
— Вам лучше, мисс? — спросил он с заботливой улыбкой.
Она кивнула, но где-то в глубине глаз по-прежнему таилась тревога.
— Спуститесь-ка вниз, в клинику, — сказал он тихо, помогая ей встать.
Девушка ничего не ответила, но позволила себя увести. Они на ходу вскочили в движущуюся транспортную кабину и мягко поехали вниз, сквозь этажи эмоциотеатра, заставленные бесчисленными рядами кресел.
Когда кабина дошла до этажа, где размещалась администрация, контролер перевел рычаг на горизонтальное движение, и их втянуло в коридор. Он проводил девушку в кабинет врача и оставил там, предварительно рассказав, что произошло.
Врач усадил девушку возле своего стола.
— А сейчас как вы себя чувстсуете?
Она слабо улыбнулась и ответила; растягивая слова, как все южане:
— По-моему, хорошо.
— Посмотрим, — сказал он, проглядывая ее эмоциодопуск. — Вы — мисс… э… Лоретта Минан из…э… а, вот… из Хэммонда, штат Луизиана. — Он поднял на нее глаза и улыбнулся. — Смею спросить, сколько вам лет, мисс Минан?
— Шестнадцать.
— И очаровательные шестнадцать, должен признаться. Вы здесь с родителями?
— Да. Ма и па на совещании. Они нам разрешили пойти в эмотеатр.
— Кому это вам?
— Здесь еще мой старший брат, Джэсон.
— Так. А ему сколько лет?
— Восемнадцать. Но он рослый, с виду настоящий мужчина, кто его не знает, дает ему больше двадцати.
— Где он сидит?
— Рядом со мной, слева.
Доктор посмотрел на план зала.
— Так, значит номер… э… шесть тысяч сорок два. Придется послать за ним контролера.
— Не надо, прошу вас, — поспешно взмолилась она. — Пусть досмотрит. А то он взбесится, если по моей милости не узнает, чем кончилось.
— Ладно, — любезно согласился доктор. — Как вы развлекаетесь здесь, в Нью-Йорке?
— Сногсшибательно!
— Это хорошо. А дома тоже бываете на эмоциофильмах?
Доктор увидел, как она как-то напряглась и нервно заерзала в удобном кресле.
— Да.
— Любите их?
— Да.
— И волнуетесь, когда воспринимаете эмофильмы ужасов?
— Нет, сэр.
За ее настороженностью доктор почувствовал тревогу.
— Так почему же вы так нервничали сегодня, как по-вашему?
— Не знаю, сэр. Может быть, с непривычки. Я никогда раньше не уезжала так далеко из дому, только один раз — в Нью-Орлеан.
Доктор опять взял в руки ее допуск.
— Снимок не очень-то похож.
— Да, я плохо вышла, — пролепетала она.
Улыбка вдруг сбежала с лица доктора, оно сразу стало строгим.
— А может, все дело в том, что это не ваша фотография и не ваш допуск?
Она
— Как вас зовут?
— Робайна Роу.
Опущенные глаза не отрывались от нервно мечущихся пальцев.
— Кто такая Лоретта Минан?
— Моя подруга.
— Почему вы взяли ее допуск?
Она чуть не плакала.
— Я просто не могла не пойти на этот эмофильм. В нем играет мой любимый актер.
— Наверно, в вашем допуске запрещены эмофильмы ужасов?
Она кивнула.
— А почему? Кошмары по ночам?
Она покачала головой.
— Никогда не поверю, что у вас плохое сердце.
Она снова покачала головой.
— Я Восприимчивая, — мрачно вымолвила она наконец.
Доктор даже подскочил от возмущения и перегнулся через стол.
— Ах ты, глупая! — заорал он. — Настоящая дуреха.
С порога открытой двери вдруг метнулась тень, через стол прыгнула на доктора и вместе с ним покатилась на пол.
— Джэсон! — взвизгнула Робайна.
— Как вы смеете так разговаривать с моей сестрой! — вопил Джэсон, молотя доктора кулаками. — Я убью вас!
Служащий, сопровождавший Джэсона в клинику, кинулся к столу, чтобы оттащить юношу; Робайна тоже попыталась вмешаться, но в пылу драки ее сбили с ног, она упала и ударилась головой о перевернутый стул. Услышав крик боли, Джэсон бросился к сестре.
— Пустяковая шишка! — уверял он, обняв ее и утешая, как малого ребенка.
Доктор тем временем встал на ноги и злыми глазами разглядывал этого высокого, на редкость красивого юношу — полумальчика, полумужчину.
Бережно усадив сестру в кресло, Джэсон вновь круто повернулся к врачу.
— Послушайте, вы…
— Нет, это вы послушайте! — перебил доктор. Он видел, что Джэсон весь подобрался, словно для второго прыжка, но Робайна схватила его за руку, и кулаки юноши медленно разжались. — Если бы вы действительно так сильно любили сестру, вы бы не помогали ей убивать себя.
— О чем вы говорите?
— Вы отлично знаете, о чем, черт вас дери! — крикнул доктор. — Отлично знаете, что ваша сестра считается Восприимчивой. Она ощущает все в десять раз интенсивнее обыкновенного человека, и порог восприятия у нее настолько высок, что сцена смерти в эмофильме может убить ее! Некоторые мои слова вам, видно, непонятны, — добавил доктор, заметив легкое замешательство на лице Джэсона, — но зато вы наверняка знаете, что такое ваша сестра и как осторожно с ней надо обращаться.
Виноватое выражение лица Джэсона подтвердило его правоту.
Разгневанный врач продолжал бушевать.
— Какого же черта мы ввели закон об обязательном допуске к восприятию эмофильмов, как вы считаете? К чему все эти медицинские обследования и психотесты при выдаче допусков? Даже вас, вас, такого здоровенного быка, можно убить страхом, если острота проецируемого ощущения превысит предел вашего психопрофиля. — Он видел, что юноша опять не понял последних слов. — Впрочем, это уж дело ваше. А вот почему вы подвергли смертельной опасности сестру, разрешив ей незаконно воспользоваться чужим допуском? Да еще выбрали эмофильм ужасов!