Музыка грязи
Шрифт:
– Не тот ли, кто сотворил Агнца, сотворил и тебя, шавка?
Пес поднимает бровь.
– Я говорю, симметрия прямо пугает.
Пес сворачивается клубком и лижет яйца.
За широкой терракотовой крышей пертской равнины в бронзовую кайму неба поднимается выводок зеркальных башен.
– Иерусалим, – бормочет он.
Лютер Фокс въезжает в задний двор заведения Го – в сальное зловоние. Паренек, что собирает бутылки у мусорки, бросает на него взгляд из-под черной челки и гордо уходит внутрь. Двор пропах горелым маслом и гнилыми овощами. Пес тихо поскуливает.
– Замри,
Город гудит белым шумом транспорта и кондиционеров. Где-то бесконечно ухает автосигнализация.
Го, в хрустящем белом переднике, подходит к двери. Фокс выходит, протягивает руку.
– Есть морские ушки, Лю?
– Все отлично, Го, спасибо, что спросил.
– У нас бизнес, Лю. Некогда валять дурака.
Фокс ухмыляется. Го идет к багажнику «Форда».
Он всегда один и тот же. В поступи вьетнамца чувствуется целеустремленная энергия.
– Нет ухов, – говорит Фокс.
– Плохо.
– Мог бы их купить законно, знаешь ли.
– По две сотни за кило? Совсем рехнулся, что ли?
– Да уж.
– Так что у тебя?
– Хорошая рыба. Окуньки, люциан, треска.
– Свежие?
– Это когда это ты последний раз брал у меня несвежих?
– А вот шутки у тебя лежалые.
– Ладно, правда твоя.
Ресторатор, сторонясь, обходит пса и вспрыгивает в кузов. Две большие стальные коробки похожи на ящики с инструментами, какие бывают у ремесленников. На них даже есть обязательные наклейки: «Stihl», «Sidchrome», 96FM. Го направляется к той, что побольше, и Фокс делает разрешающий жест – маленький обмен любезностями. Холодный туман поднимается из ящика, когда Го приоткрывает крышку. Внутренний контейнер из стекловолокна набит колотым льдом. Вьетнамец откапывает розового люциана. Смерть стерла с него большую часть голубых пятен, но его тело все еще твердое, сплошь гладко вымощенное чешуей от яркого прозрачного глаза до упругого заднего прохода. Люциана заморозили в тот самый момент, как его тело стукнулось о палубу; Фоксов улов будет наисвежайшим и через сутки, но это вопрос профессиональной гордости – привезти люциана сюда меньше чем через три часа после того, как его выловят.
– Красавец, а?
– Свежий – вот и красавец, Лю.
– Но свежий и к тому же дешевый…
– Во-во, это и впрямь черт-те какой красавец!
Ритуальный смех.
Го закапывается в колотый лед, задумчиво похрюкивая. Фокса не волнует, что он не привез морские ушки. Он знает, что большая часть пойдет Триадам. Это чертова куча проблем.
– Хорошо. Отличная рыба.
Пока Го с братьями разгружают рыбу, Фокс считает наличные. Даже за вычетом всех расходов на горючее и наживку он сегодня с огромной прибылью.
– Тебе все везет, – говорит Го, вытирая руки о передник.
Фокс пожимает плечами. Что-то давненько ему не везло.
– Ну, Лю, кому же ты продашь морские ушки?
– Нету у меня, приятель. Я же сказал.
– Кто-то заплатит больше, а?
– Да нет, не было их.
– Мы с тобой уже целый год делаем хороший бизнес.
– Вот-вот.
– Мне тяжело. Большая семья. Слишком много здесь ресторанов.
– Да они же покупают рыбу на рынке, Го. Платят в два раза больше, чем ты.
– И уж не за свежую!
– Да, ты
– Я не зову копов.
– Да и я не зову. Мы с тобой в одном положении, знаешь ли.
– Черта с два! Я прошел войну. А потом – Южно, бля, Китайское море, и малазийские лагеря, и Дарвин. И подо мной пятнадцать душ, Лю. Не в одном.
– Го, не было сегодня ухов, ну! Волнение слишком сильное, не нырнешь.
– Сегодня отличные окуньки.
– Да.
– В следующий раз – ушки.
– Посмотрим.
– Не посмотрим. Должны быть.
– Я постараюсь.
– Пожмем руки.
Фокс сжимает его холодную руку. Вся семья Го отступает внутрь. На улице наконец-то затыкается сигнализация.
Катер Джима назывался «Налетчик». Джорджи понимала, что это вполне славное имя в гавани, полной катеров с названиями вроде «Потрошитель», «Убивец» или «Черная сука». Пара молодых экипажей ходила на судах под названиями «Двинутый автобус» и «Любовное сожительство», но, помимо стандартных этнических имен святых, названия были обычно агрессивными. Когда Джим, пыхтя паром, вошел в лагуну, поигрывая бровью, как развевающимся флагом, на пристани произошло легкое волнение. Йоги и Рэчел включили на машине «скорой помощи» мигалку.
На песчаном конце пристани Джорджи заметила страдающего юнца, которого она вытащила из кишок рыболовного магазина, и вместе они пошли туда, где ждала толпа.
– Джим-то окажется в добром старом дерьме, – сказал мальчик.
– О деньгах думай, – отвечала она.
«Налетчик» вошел в гавань, театрально давая задний ход винтами. Дизели «Дженерал Моторс», думала она той частью себя, которая все еще оставалась рыбацкой женкой, дешевые и громкие. Все, что сэкономил у дилеров в этом сезоне, он потратит на починку в следующем. Они вынесли Бориса; тот был в сознании и что-то бормотал. Он никогда не был особенно привлекателен, но сегодня голова у него вообще стала похожа на сушеное манго. Его рана была похожа на неровный восклицательный знак, протянувшийся от темени до носа, и Джорджи поняла, что ему придется накладывать швы.
– Ну у него и зрачки! – сказала Рэчел, когда они его погрузили.
– Как дерьмо на снегу, – сообщил Йоги.
– Да ты и не видел снега-то никогда, Йоги, – сказала Рэчел.
– Зато дерьма-то уж повидал.
– Видишь, с чем мне приходится работать, Джорджи? – мягко спросила Рэчел. – И так часами.
– Если только не заберешься назад, к Борису.
– Хоть какая-то альтернатива.
– Ну, кто там? – заорал Джим с мостика кренящегося катера. На его рубашке была кровь, и в тени своих антенн он выглядел злобно. – Кто идет?
– Я, – сказал паренек рядом с Джорджи – его унылого голоса было почти не слышно за работающими вхолостую дизелями.
– Ну и чего ты ждешь? Чтобы тебе приглашение, блин, по почте прислали?
Мальчик взобрался на борт и встал рядом с другим матросом, и Джим успел вымотать их еще до того, как швартовы упали на палубу.
– Он еще пожалеет, что родился, – сказал Йоги. – Бедный маленький засранец.
– Эй, водитель! – крикнула Рэчел. – Ты, случайно, не собираешься в ближайшем будущем отвезти этого парня в госпиталь?